На следующий день мы с Гавриилом вдвоем поехали к мистеру Гринбергу. Я остановил такси на Пятой авеню, и мы прошли несколько кварталов до его дома. Я хотел показать Гавриилу этот элитный район. Хотя в демократической Америке нет аристократии, но всегда была и остается финансовая элита. С давних пор она селилась в районе Пятой авеню, строя себе шикарные особняки. Но разрастающийся город теснил даже и эту элиту. Поэтому постепенно особняки замещались кварталами других домов, а в тех, что остались, разместились галереи, музеи и офисы. Между ними стоят протестантские и католические храмы и еврейские синагоги. Вместо внушительных особняков на прилегающих к Пятой авеню улицах построили меньшие по размерам, в стиле brownstone (буквально — дом из коричневого камня). Это традиционный стиль лондонской архитектуры XIX века. Действительно, когда-то большинство этих домов были коричневого цвета, но с тех пор расцветка домов изменилась, она стала более разнообразной, а название осталось. По устройству они все имеют много общего: у них узкий фасад, обычно в три окна, четыре или пять этажей, и они стоят вплотную друг к другу (все это позволяет экономить на дорогой земле города). Снаружи они кажутся меньше, чем на самом деле, потому что они всегда вытянуты в длину и у каждого есть задний дворик. Все в них приспособлено для удобства жизни одной состоятельной семьи: как правило, на первом этаже — хозяйственные службы, на втором — большой холл, кабинет и библиотека, на третьем — гостиные и столовая, на четвертом — три-четыре спальни, на пятом — комнаты прислуги. Многоквартирные дома стали строить в Нью-Йорке только в конце XIX века. Хотя в городе сохранилось много старых браунстоунов, но большинство их внутри перестроено: каждый этаж приспособлен под небольшую квартиру для одной семьи. Только действительно состоятельные люди могут содержать целый дом. Но в районе Пятой авеню сохранились браунстоуны шире, выше и красивее обычных, с громадными окнами и мраморными фасадами с украшениями.
Все это я рассказывал Гавриилу, показывая дома. Он любил слушать такие рассказы и рассматривать строения, всегда спрашивая их цену.
— А вот и дом Гринберга, — указал я, взглянув на номер.
Дом был солидный, с мраморной лестницей на бельэтаж и с тяжелой дверью, украшенной затейливым бронзовым литьем.
Охраны и швейцара не было, но со стен во все стороны были наставлены телевизионные камеры — секретная стража богатого района.
Гринберг сам торопливо открыл дверь:
— Профессор Илизаров, пожалуйста, пожалуйста, входите. Как я рад вас видеть! И вас также, доктор. Спасибо, что пришли.
Он долго тряс ему руку. Гавриил сказал:
— Скажи ему, что мне очень лестно, что такой человек, как он, пригласил меня к себе.
Когда я перевел, Гринберг затряс головой и запротестовал:
— Нет, нет, профессор, это мне лестно принимать такого человека.
Он был невысокий, худощавый, лысоватый, седоватый, одет в скромно смотрящийся серый костюм — ничего общего с карикатурами на «акул». Очень любезный и немного суетливый хозяин. Поддерживая Гавриила под локоть, он провел нас через большую прихожую в холл, усадил в кожаные кресла и принялся смешивать коктейли.
— Что предпочитает профессор?
Профессор предпочитал водку.
— Какую водку любит профессор? «Столичную», «Смирновскую», «Абсолют»?
— Все равно. Пусть наливает «Столичную».
Гавриил получил водку в хрустальном стакане с кубиками льда.
— А вы, доктор?
— «Кровавую Мэри», пожалуйста.
Он ловкими движениями, как, наверное, делал фокусы, смешал водку с томатным соком и добавил туда острые специи. Подняв бокал, он сказал традиционное американское:
— Чиирс!
И добавил с акцентом:
— Заз дровье!..
Пригубив, он попросил меня:
— Переведите профессору, что меня всегда трогала судьба карликов. Я сам невысокий и часто думал: какое это несчастье — остановиться в росте еще в детстве и больше никогда не расти! И я не мог понять: неужели нельзя как-нибудь помочь им? Когда я услышал про операции, которые начал делать профессор, то обрадовался: наконец кто-то нашел способ помочь карликам! Как они должны быть счастливы, что могут стать выше хотя бы на пятнадцать сантиметров!..
Гавриил заметил:
— Можно и на двадцать пять — тридцать, но только с сосудами, нервами и мышцами надо быть осторожным.
Гринберг воскликнул:
— Даже на тридцать?! По-моему, ваш метод — это гениальное открытие: какое счастье он дает обездоленным природой людям!
Гавриил явно был доволен и попросил:
— Скажи ему, что мы лечим руки и ноги, а вылечиваем души. Мы в нашем институте в Кургане сделали уже сотни таких операций, и я заметил, что в процессе лечения у моих пациентов на лицах появлялось выражение удовлетворения жизнью, какого у них не было до лечения. Вот как!
Это привело Гринберга в полный восторг, он даже вскочил:
— Я никогда не слышал ничего подобного! Это замечание великого гуманиста! И это пример настоящего гуманизма! Вы сказали — в Кургане? Вот это особенно интересно, потому что исходит от человека из глубины России. Знаете, ведь мой дедушка тоже из России, из маленького еврейского местечка под Белостоком.
Гавриил переспросил:
— Дедушка из России? А спроси: чем его дедушка занимался в Америке, как разбогател?
— Он сбежал из России от еврейских погромов и еле добрался до Америки в начале века, без знания языка и без денег. Его первым занятием было ходить по дворам и продавать всякую мелочь с лотка. Он долго перебивался кое-как, но потом сумел обзавестись своей маленькой лавочкой. Но он так никогда и не научился английскому языку. Поэтому мой отец с детства помогал ему торговать в лавочке, он родился в Америке и говорил по-английски, по-русски и на идиш. Ему удалось получить образование, и он стал человеком среднего достатка. Знаете, Америка — это ведь страна возможностей.
У меня вертелось на языке спросить, какие особые возможности дала жизнь ему самому нажить громадное состояние… но я постеснялся. Конечно, редким единицам удается так высоко взлететь, как взлетел он. Но по своей схеме история семьи Гринбергов была типичной: первое поколение пробивается с трудом, второе твердо становится на ноги, а третье живет зажиточно. Из третьего поколения иммигрантов Америки вышло много банкиров, бизнесменов, юристов, писателей, ученых, даже лауреатов Нобелевской премии. И в нашем госпитале среди докторов, тоже было много иммигрантов третьего поколения, в том числе выходцев из России. Наверняка, если бы их дедушки-бабушки остались на родине, потомки не смогли бы добиться там ничего особенного. Но если сравнить их жизненные достижения в Америке с тем уровнем, на котором находились их предки там, то становится абсолютно ясно, какие возможности Америка предоставляет способным людям. Только ленивый не достигает в Америке ничего.
Свободное копирование
