Вступивши на этот путь, я заставил мои, простые, ничем не примечательные предметы создать ряд дополнительных представлений. Предстояло уверить зрителей, что я поднимаю не палку, а пистолет Дантеса, убившего Пушкина, что чемодан — это гроб, в котором тело поэта везут взмылившие удила кони в село Михайловское. И даже мои кожаные перчатки падают на чемодан с таким печальным стуком, как комья земли в могилу. Зрителей убеждала моя актерская вера в эти преобразования, моя вера в серьезность и неумолимость той сценической логики, которую я ощущал, веря в реальность окружающего мира, мной же с помощью автора рождаемого.
Колесики завертелись, те самые, что творят искусство, отображая мир и явления.
Магия театра с его иллюзиями и волшебством заговорила в данном случае с той откровенностью, какую я искал. В этой иллюзии не было обычной театральной гримировки, уловок, ухищрений художника-декоратора и бутафора. Я создавал ее открыто, на публике, не пряча карт и не гримируя палку под пистолет. Если сделать палкой так, как делают дети: медленно и серьезно поднять ее на уровень глаз и подержать на стихе, то, по воле актера, силой той логики, которую нес в себе, я убеждал, что в данном случае это пистолет.
Конечно, у меня был гениальный помощник.
"Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол, молоток.
В граненый ствол уходят пули
И щелкнул в первый раз курок.
... Хладнокровно,
Еще не целя, два врага
Походкой твердой, тихо, ровно
Четыре перешли шага,
Четыре смертные ступени.
... Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет".
Магия воображаемых вещей была столь велика, что мне оставалось делать все это, закрыв пути отступления. Следовало идти вперед, изучая именно эти законы воздействия на публику, так как в них есть поэтический образ, те дополнительные ассоциации, без которых искусство лишается глубины и объемности. В композиции "Пушкин" есть изложение событий действием, движением. Если убрать текст; то останется сыгранная мной пантомима, в которой вы прочтете мой рассказ о дуэли и смерти поэта. Я хочу сказать этим, что изложение рассказа в двух планах (в чтении и движении) обогащает впечатление. В пантомиме не должно быть ничего лишнего, украшающего или усложняющего повествование. Наоборот, она должна подчеркивать смысловую сторону события и одним точным, тотчас же прочитываемым движением говорить о том, что происходит.
Эмоциональную сторону происходящего несет на себе прежде всего текст. Он украшает, развивает. В нем, в тексте, дано отношение к событиям. Что касается пантомим, то в них — констатация факта, свидетельская неумолимость и объективность. Да, происходило именно так, а не иначе. Так всегда поднимается пистолет, так всегда падают комья земли на гроб. И чем скупее, а главное, точнее характер движений, тем они ярче встают в сознании публики, так как воскресают знакомые, наблюдаемые неоднократно признаки поведения человека в тех или иных обстоятельствах.
Когда конкретизировалось то, что, казалось мне, тонуло в тумане, я понял, что нашел тот единственный, с моей точки зрения, приемлемый театр на концертной площадке, о котором я мечтал. Ради этого я оставил все другие театры, ощущая в себе возможность воплотить, показать, отдать на суд публики мой театр, который я носил в себе.
Я продолжил свою работу в новом после "Снегурочки" качестве, играя не сказку, а утверждая и доказывая свой метод даже в самых трагедийных ситуациях, ибо жизнь Пушкина несет в себе черты подлинной трагедии. Я понял, что путь, на который я вступил, убедителен. Не смешно видеть мою палку и мой чемодан, но страшно, ибо магия преображения предметов очень сильна, если, разумеется, тот, кто это совершает, верит в неумолимую логику и правду происходящего на подмостках.
Свободное копирование
