В эти годы Вахтангов пламенно искал во всех направлениях, решал самые разнообразные задачи.
Помню, когда я шел держать экзамен в Третью студию, я сказал одной из своих преподавательниц:
— Я плохо знаю систему.
— А вы знаете, — ответила она мне, — Евгений Богратионович уже ушел от "переживания" по системе. Там, у себя в студии, он работает как-то по-новому.
В ту пору Вахтангов работал над спектаклем "Чудо святого Антония" Метерлинка. Вот этого я действительно не видел еще в других студиях. Те же задачи, то же общение, те же куски, но все это звучало совсем по-новому.
"Чудо святого Антония" — ироническая издевка Вахтангова над тем классом, против которого восстал русский пролетариат. Вместо былого психологизма, индивидуалистических переживаний был человеческий материал и гениальный скульптор, который лепил из него яркие фигуры. На светлом фоне декораций с необычайной выразительностью располагаются группы мужчин в визитках и фраках, напоминающие воронов. Корректно и сдержанно встречают благонравные буржуа смерть своей родственницы, затаенно мечтая о наследстве. Но внезапно появляется святой Антоний. Он совершает никому не нужное чудо: воскрешает умершую... О!.. Как встрепенулись черные вороны, застывшие в ханжеской скорби! Какое смятение... Как играют руки, как разработано каждое движение! Мастер лепил сознательно, отчетливо, дышалось свободно и легко, как под небом Италии, где добывают знаменитый белоснежный, прозрачный мрамор. Каждая фигура восхищала своей отделкой...
Идя от свойств материала, от актерской индивидуальности, Вахтангов дал возможность Ю. А. Завадскому сыграть своего Антония. Трактуя Антония как простого мужичка с хитрецой, Вахтангов говорил: "Это не чудо, нужно вытравить окраску метерлинковского Антония". Но свойство материала громко заявляло свои права, актер встал на страже автора. Вопреки всем спорам и раздумьям, образ Антония смотрелся как решенный образ, он подчеркивал окружающий его страшный мир, контрастировал ему. Спектакль "Чудо святого Антония" походил на прекрасный паноптикум с вылепленными восковыми фигурами, и единственный живой человек между ними — Антоний. Поведение каждого действующего лица доведено до предельной ясности, как бы пунктиром прочерчены все роли, от начала до конца, в их причудливой взаимосвязи. Зрители, неотрывно читая сюжет, следят за его движением и внешним воплощением, запоминают блестящие штрихи, яркие детали, скульптурно отработанные рукой мастера. Зрители как бы присутствуют при процессе ваяния: играют так четко, пластично, что нет сил отвести глаза...
Совсем иной мир возникает в итальянской сказке Карло Гоцци "Принцесса Турандот". Здесь нет натурализма, это ироническое противопоставление правде чувств, ибо это прежде всего сказка. "Мы обманем, что переживаем", "Театр не есть жизнь", "Театр есть театр", "Мы играем в переживание", — это звучало для всех нас ошеломляюще, это была революция. "Проба нового театрального пера!", "Театральный трюк!", "Обман зрения и чувств!", "Блестящая театральная авантюра!" — раздавались голоса. Но вопреки всему комедия масок Карло Гоцци совершала свое победоносное шествие: студенты, рабочие, учительницы, доктора, священники, сестры милосердия, адвокаты, торговцы мылом — и те приезжали из Замоскворечья. Пышная купчиха шелестела старинными шелками в первом ряду, барышни стекались на "Турандот", как на паломничество. "Турандот" назвали в одном доме собачку, в другом — кошечку. Появились духи "Принц Калаф". Под вальс "Турандот" танцевали на вечеринках. Спектакль "Принцесса Турандот" проник в быт, стал модой, имена актеров Завадского, Мансуровой, Орочко была у всех на устах.
Все последние работы Евгения Богратионовича Вахтангова были блестящи, и каждая из них открывала новые пути, давала гениальные решения спектаклям.
Если в сказке "Турандот" воскрешен условный театр масок, народный балаган с легкими злободневными интермедиями-импровизациями, так остроумно и талантливо разыгранными Щукиным, Горюновым и Симоновым, то в "Гадибуке" оправданно звучало глубоко психологическое решение спектакля, ибо это была вечная тема трагической любви — тема Ромео и Джульетты, издавна бытующая в литературе и преданиях всех народов мира.
Последние спектакли Вахтангова образуют в моем сознании как бы треугольник, в котором я вижу волшебную радугу из своего детства, и в одной руке я держу высокое: "Песню песней" о несчастной любви — "Гадибук", а в другой — блестящий памфлет, бичующий уродства, ханжество, лицемерие, ложь и холодный эгоизм — это спектакль "Чудо святого Антония". Сверкающую радугу образует поэма о светлой радости победившей любви — "Принцесса Турандот".
Сказка Гоцци — чудесная лебединая песня мастера Вахтангова.
... Слово "мастер" всегда начинает звучать в эпохи расцвета искусства. Так, эпоха Возрождения сохранила нам ряд имен старых мастеров. У них были свои мастерские, вероятно, пыль в этих мастерских была разного цвета. Благоговейно трепетали ученики и шептались, когда же мастер входил, они замолкали и не решались взглянуть ему в глаза. Ученики делали все, что говорил им учитель.
К именам старых мастеров можно смело присоединить имя Евгения Богратионовича Вахтангова. Он соединил в своих руках волшебные нити театра, и как Парка, прял эту сказочную нить.
Часто Вахтангов казался суровым, когда уверенно и убежденно возделывал благоухающий и плодородный участок театральной земли.
В руках его актер превращался в послушный материал, из которого он буквально лепил, иногда тесал, иногда обламывал... Но актер существо живое: бывало, он и протестовал. Ему казалось, что у него есть свое мнение, свое понимание роли. В таких случаях Вахтангов слушал молча. Но все, кто видел, как смотрел его глаз, как улыбка блуждала на его губах, понимали, что истина в гениальных руках Вахтангова.
Слово "мастер" в стенах Третьей студии звучало недаром. Оно звучало, звучало серьезно и по достоинству.
Свободное копирование
