роман-признание
Это только штрихи-царапины на жестоком лике ушедшего ХХ-го века
Моему отцу Леониду Самойловичу Лезинскому (Иосифу Кучаеву) , погибшему в кровавом 1942 году под Смоленском ;
моей матери Лезинской (Ушамирской) Белле Моисеевне
- вечной вдове! - умершей в Израиле в 1994 году , с благодарностью за жизнь , посвящаю этот роман-признание .
Папа , мама , простите , если что не так , литература мемуарная - безжалостная штука
САМЫЕ ОБЫКНОВЕННЫЕ ЛЮБОВНЫЕ ТРЕУГОЛЬНИКИ В СЕГЕЖЛАГЕ
Девочку звали Кана. Фамилия - Жабрун. Фамилия по матери , а имя от отца-китайца. Бывшего партизана-дальневосточника. Отца Каны никто не видел , он уехал в Китай. Драпанул в свой Китай, шкура буржуйская!
А познакомились китаец с россиянкой в первые годы социалистического строительства, во время прокладки-рытья Беломоро-Балтийского канала имени товарища Сталина , куда оба попали за вредительство. Сошлись же через несколько лет , когда обоих сослали в Сегежу , на вольное поселение. На строительство Бумкомбината имени Сталина. Вся жизнь тогдашняя под этим именем протекала , каждое значительное и незначительное действо осенялось этой фамилией.
Вэн - так звали Каниного отца - конечно , попытался умыкнуть с собою тетю Клаву - Канину маму,- у которой тоже кончился срок ссылки , но та не захотела уезжать из Советского Союза. Когда моя мама спрашивала: ' Почему ? У вас же любовь! ' - тетя Клава отшучивалась:
- Я же китайскому языку не обучена ! Как же , языка не зная , целоваться буду с Вэном?
- Как до сих пор ! - подсказывала мама.
- До сих пор я его миловала на нашей земле , на Родине своей . Не поеду ! Не в отпуск приглашает! У человека может быть только одна Родина . Одна . И там он обязан жить.
Настоящей патриоткой была тетя Клава Жабрун!
Через много-много лет я припомнил тёте Клаве ее же слова.
И восьмидесятипятилетняя старушка ответила мне:
- Дурой была. Аг-ро-мад-нейшей дурой ! Вэн раньше меня разобрался в ситуации . А другая дура , моя дочь Кана , - помнишь её ? - до сих пор в Сегеже и никуда ехать не собирается.
Вэн корявым почерком писал слёзные письма , упрашивал , умолял приехать , - любил он ее ! - горы обещал золотые и серебряные , но тетя Клава была неумолима.
Так и жила она со свой 'китаяночкой' Каной в Сегежлаге вольняшкой , и вносила свою лепту , - оказывается , она была инженером-электриком! - и внесла в строительство бумажного комбината , который в конце концов получил имя достойнейшего из достойнейших , изверга из извергов , всемогущего Иосифа Сталина , так что , в строительстве энергосистемы Бумкомбината, есть и ее не просто вклад, а , - личный .
Кана не была похожа на китаянку , но все же было что-то азиатское в ее облике : маленький рост , черные смоляные волосы , разрез глаз если и не раскосый , то во всяком случае не совсем обычный для российских женщин.
Наши квартиры - Жабрун и Кучаевых - находились на одной лестничной клетке первого этажа двухэтажного деревянного дома, и мы , что называется, дружили семьями. А когда наши мамы собирались вместе , то обсуждали - как только не надоест ! - дальнейшую судьбу своих детей.
- Вот вырастет ваш Максимочка , зарабатывать начнет , и мы его женим на Каночке. Негоже девочку в чужие руки отдавать.
- Обязательно ,- смеялась мать ,- он черный , она и вовсе не блондинка , замечательная пара выйдет.
Кана возмущалась:
- Такое скажешь, мамочка! Я никогда на Максимке не женюсь.
- Это почему же? - у тети Клавы делалось строгое лицо.
- А у него всегда штаны рванные. И Павел Ефимович замечания в классе делает. Он, если хочешь знать, домашние задания никогда не готовит , а списывает. И - хулиганит!
- Ну и сиди в девках! - сердилась тетя Клава.
Но Кану и такой вариант не устраивал:
- А если женюсь , мамочка, с твоего, конечно , разрешения , - Кана закатывала красивые глаза ,- то только на Олежке Синельникове.
- Что ж , - вздыхала Канина мама , сменяя видимость гнева на видимость милости , - выбор одобряю. Партия подходящая.
Тетя Клава наклонилась к маме, шепнула:
- Бэлка , а Сергея ты встречаешь?
У мамы - испуг в глазах. Тревожно смотрит на меня. Делаю вид , что не слышу.
- Изредка... Ленька совсем бешеный стал.
Тетя Клава обнимает мать:
-Бедная ты моя , бедная. Чем это только кончится...
Сергей... Дядя Сережа Васнецов - друг отца. Но между ними давно пробежала черная кошка. Черная-пречерная! И вдобавок еще - с пушистым черным-пречерным хвостом! Из-за мамы. Я - знаю.
Васнецова встречаю часто. Иногда мне даже кажется - не кажется , а так есть на самом деле! - что не я его встречаю , а он меня. Вежливый такой. Всегда поинтересуется здоровьем родителей: 'Ну, как они там поживают?' Понимаю , кто его больше интересует , но рассказываю больше об отце. В который раз рассказываю Васнецову о подвигах отца на финском фронте - просьбу его удовлетворили об отправке на линию Маннергейма. То есть не на саму линию , а на подступы к ней - громить белофиннов! Говорю , как бы между прочим , что лучше отца нет на свете человека и , что я хочу быть похожим только на него.
Васнецов всегда слушает внимательно. Не перебивает. Лишних вопросов не задает. Вздохнет только , потреплет мои кудряшки и уйдет своей дорогой. Печальный такой уйдет. Жаль мне его , но что поделаешь...
Ни маме , ни тем более папе , я не рассказываю о встречах с Васнецовым. А то отец , чего доброго , еще и пристрелит его. Ведь он чуть что - сразу за пистолет. И женился - то с пистолетом в руках! Мама рассказывала тете Клаве, а я подслушал , хотя и знал , что подслушивать нехорошо...Много я делал такого , что было 'не хорошо':
Жил отец тогда в Симферополе - приехал из Одессы в командировку по своим партизанским делам - и познакомился с матерью , которая была в то время так себе , просто глупой девочкой - мамино выражение! - с двумя косичками. Познакомился на танцах , куда она пришла со своим 'гаврейским' - это уже выражение моей бабушки Гитель Шмулевны Ушамирской - мальчиком.
Отец как увидел ее - сразу влюбился. Все-то у него - сразу! Подошел к ней и говорит:
- Разрешите пригласить вас на тур вальса.
Она , понятное дело , смотрит на своего молодого человека. Отец мой - конь-огонь необъезженный - будто невзначай , взял и наступил парнишке на ногу. Да так , что тот от боли посинел весь. Не до танцев ему стало , буркнул только:
- Станцуй с ним, Бэлочка.
Кончился один танец , сразу другой начался. Без передыху. Мама хотела было уйти , отец не пустил... Ей бы тут характер проявить , красивой ножкой топнуть, она-как доказало будущее! - оказалась женщиной слабовольной. Когда натанцевались вволю, парня на танцплощадке не оказалось. Ушел , не дождавшись.
А ночь южная темным-темна , освещения почти никакого , и на ее улице вся дорога в выбоинах. Да и хулиганье пошаливает. Разве можно отпустить девушку одну? Пошел отец проводить Бэллу до крылечка. Узнал , где живет , и стал наведываться каждый день. Каждый день целую неделю.
А парень тот , 'гаврейский мальчик' - покинул маму. Злилась на него Бэлка, , да что пользы от злости?
Парнишка же просто не мог проникнуть к своей любви: папины друзья-партизаны - среди них был и Васнецов - оцепили улицу и запретили парню появляться на ней до особого разрешения.
Прошел день - другой , и когда парня увидали с девушкой - потом он в письмах оправдывался , что то была его сестра , но поезд к тому времени ушел! - то об этом факте незамедлительно сообщили Бэлке. Да не просто сообщили , а расписали в картинках: как он обнимал! как целовал! как , как , как...
'Ах, раз так , то и мне он не нужен. Пусть целуется-милуется с другой!'
Много чего такого наговорила красавица Бэлка. Взглянула на своего партизана более благосклонно. А тот - куй железо, пока горячо! - тут же заявил: если она не выйдет за него замуж и не уедет с ним в Одессу , то общей постелью им станет мать сыра земля. И пистолет продемонстрировал.
Как бы то ни было , а женил мой батюшка , - будущий, естественно! - Бэлку на себе.
А замуж выйти в те достопамятнейшие времена , или - разойтись , или жениться , в смысле расписаться в отделе ЗАГСов, почти ничего не стоило. И присутсвия жениха-невесты не требовалось. То есть, жениху - невесты , невесте - жених!
И при разводе наблюдалась такая же тенденция - заплатил трёху и ты - свободен от супруги или супруга!
Три рубля , конечно , сумма незначительная даже по тем временам! И расписывались-разводились в один секунд , не отходя от кассы!
В Одессе я и родился. Но этот черноморский город был только фактом моего рождения. Половину жизни (меньшую , но достаточно длинную) - с 1934 по 1954 годы, прожил в Карелии , куда зэковская судьба забросила моего отца.
Но я опять забегаю вперед! Такой я нетерпеливый , аж самому противно!
- Иди, иди , Максимочка!
Мне хочется и погулять , но и послушать хочется - вот такой я любопытный был. Наверное, уже тогда наблюдались писательские замашки. Уж очень мне хотелось знать , что там тетя Клава , и моя мама еще скажут об отце , и Васнецове...
Признаться , я любил бывать у дяди Сережи... Маленькая комнатка , во всю стену - огромный ковер. А на ковре - целое богатство: кривая сабля , охотничье ружье с запаянным стволом , финский нож с рукоятью из оленьего рога...
На стене - фотографии. На одной сам Васнецов - я его еле признал , мальчишка мальчишкой! - затянутый пулеметными лентами , на другой - мой отец , тоже весь в пулеметных лентах. 'Неужели это мой папа?'
А книг у дяди Сережи - уйма! В школьной библиотеке столько нет! Однажды листал книжку про африканских зверей, и обнаружил фотокарточку своей мамы - она лежала между жирафом и страусом. На обратной стороне что-то было написано , но я еще не умел читать и попросил прочесть дядю Сережу. Но он повел себя очень даже странно: поспешно отобрал у меня фото и спрятал , будто на ней его мама. А что было написано-не сказал.
У моего отца , по выражению мамы , характер - цыганский. Пока его не осудили в Одессе в 1934 году , он успел помотаться по многим городам: в Харькове мы жили полгода , в Днепропетровске почти столько же , в Бердичеве , в Симферополе и ... снова в Одессе.
И всюду , куда бы ни переезжала наша семья , Васнецов следовал за нами.
Вначале отец принимал это как должное - еще бы , боевой друг! - а потом почему-то стал раздражаться. Особенно после того , как дядя Сережа добровольно приехал в Сегежу, в этот ссыльный городок. И , когда в разговорах отца с мамой всплывало имя боевого друга , батя называл его не иначе как ' твой Васнецов ' . Можно подумать , мама была с ним на гражданской войне , а не отец.
А мама - странное дело ! - даже не пыталась оправдываться.
И разговор с отцом я помню. О Васнецове . Отец тогда только возвратился с финской войны , которую кто-то окрестил 'незаметной', и захотел со мною поговорить по душам. Не с мамой , не с сестрой Валькой , которая тоже кое-что могла порассказать, а именно-со мной...
- Сядь сюда , сынок.
Голос вкрадчивый , неправдоподобно ласковый. Прямо мамин , а не отцовский мужественный глас.
Покорно сажусь. Стараюсь припомнить свои выкрутасы за последние дни. Вроде бы ничего страшного не произошло.
Правда , побил стекла мусоргану, который меня не однажды домой из побегов приводил , но батя об этом знать не может. Об этом знает только Олег Синельников. Но он не выдаст. Хоть режь его на мелкие кусочки , хоть ремнем солдатским лупи.
- Как жили без меня , сынок?
Удивленно смотрю на отца , обыкновенные слова говорит , а произносит с трудом. Своим вопросом сам и подсказывает ответ.
- Хорошо?
- Хорошо.
- В гости с мамой ходили?
- Не. Валька все время болела. То свинка у нее , то коклюш...
- А к вам кто-нибудь приходил? - что он так волнуется!..
- Приходил.
- Кто? -голос нервный , срывающийся.-Кто?
-Тетя Наташа с дядей Костей , Крицеры-дядя Исак и тетя Маня с детьми , тетя Клава с Каной...
- А дядя Сережа приходил?
В квартире наступила тишина. Сегодня бы я назвал ее гнетущей. За стенкой - а стенки у нас тонкие , фанерные , сегежской бумагой оклеенные , - затаила дыхание мать , скребла , скребла что-то и враз перестала .
- Дядя Сережа?
- Да, дядя Сережа! - отец нервничал и даже не пытался это скрыть.
Сколько раз приходили тети Наташи и дяди Кости , дяди Исаки и тети Мани - по пальцам можно пересчитать , сколько раз бывал дядя Сережа, - пальцев никаких не хватит.
Однажды мне показалось , что они с мамой , вроде , целовались. Да что там , - вроде. Целовались и обнимались - это точно.
- Дядя Сережа? Какой дядя Сережа?
Мне жаль отца. С финской войны он пришел раненым - пуля угодила в ногу и он прихрамывал. Но зато на груди его сиял новенький орден - орден Ленина.
Орденоносцы были редки , им и в голову не приходило прятать награды. И это правильно: если ты герой , если ты отмечен Родиной , пусть все об этом знают и оказывают должное уважение!
Отблеск славы отца и на меня упал: враз превратился в "пацана , у которого пахан при блеске".
( Выдумал я орден отца ! На понт взял блатнящее мальчишеское народонаселение , - поверили - М. Л.)
- Дядю Серёжу не помнишь? Господи! Да ты его видел тысячу раз! - вымученная улыбка надежды появилась на отцовском лице.
Мне соврать ,- раз плюнуть! А тут сам Бог велел:
- Нет. Дядя Сережа не приходил.
За стенкой вновь зашуршало , заскреблось . И я понял , что сказал именно то , что нужно...
- Мам! А Максимка подслушивает!
- Ябеда!-пытаюсь ущипнуть Кану.
- Мама! Максимка мне синяк сделал!
Две мамы возмущаются одновременно:
- Не дадут поговорить!
- Иди, иди, Максимушка, погуляй! И, Валечку захвати , ребенок целый день без свежего воздуха
Ну , уж дудки! Не хватает мне ее еще за ручку водить! Выбегаю на улицу , успев при этом показать Кане язык и сузить глаза. Китаёза несчастная!
Кана по-взрослому вздыхает:
- Какой он все-таки у вас несносный мальчишка!..
Свободное копирование
