Отступление второе

 Отступление второе

Моя семья

Я родилась в 1929 г. Каунасе, в Литве в семье врачей.

Отец:  профессор Владимир Лазерсон родился в Москве. Он был психиатром, психологом и невропатологом — в те времена все эти специальности зачастую соединял в себе один специалист. В последний год перед войной отец был очень занят: он заведовал кафедрой психологии в Вильнюсском университете и продолжал читать лекции в Каунасском. Кроме того, занимался частной практикой. Успешно лечил алкоголиков гипнозом. А по вечерам раздавался стук пишущей машинки: отец писал статьи и готовил к изданию книгу «Психология гениальных людей». У него совсем не было свободного времени. Помню, ребенком, я прочла статью отца, которая называлась «Почему дети лгут?» Я пошла к маме и выложила свою обиду «почему папа занимается воспитанием других детей, а нас не воспитывает?»

Мать:  моя мама Регина, урожденная Сапочински, родилась в Плонске, в Польше. Она была детским врачом. Родители познакомились, будучи студентами университета во Франкфурте на Майне. В России тогда была процентная норма и евреев почти не принимали в русские университеты, а желающие учиться уезжали заграницу. Пока дети были маленькими, мать занималась нашим воспитанием и учебой. Но в 1940 году, когда Литву «освободила» советская власть, мама пошла работать детским врачом. Правда, до того, как появились дети, мама работала в Каунасском университете.

Братья : У меня были два брата — Рудольф — старше меня на четыре года и Виктор — на два. Рудольф был очень одаренным, увлекался астрономией. В пятнадцать лет он сдал экзамены на аттестат зрелости… В начале войны Рудольф хотел бежать на восток. Инстинкт самосохранения, видимо, предупреждал его об опасности. Он метался, не находил себе места. Отец не хотел отпускать Рудика одного, а мать была больна, и таким образом семья осталась. Друг отца позвонил нам и уговаривал эвакуироваться вместе. Отец бегло говорил по-немецки и помнил немцев, как просвещенный и культурный народ. Он полагал, что война принесет лишения и неудобства, но не мог себе представить страшные убийства.

Случилось так, что на второй день после начала войны, учитель Рудика позвонил нам и пригласил брата прийти к нему, якобы, обсудить вопрос насчет вручения аттестата зрелости. Брат надел свой новый костюм, приготовленный для выпускного вечера, и ушел. И больше никогда не вернулся. Намного позже мы узнали, что его расстреляли на шестом форте. Единственная вина его была в том, что родился евреем и был очень способным юношей. Ему я посвятила стихотворение «Крик».

Крик

Посвящается Рудику Л.

убитому в 1941 г. в Литве. Ему было 15 лет

Ты для себя копал могилу…

Фашисты пьяные устали,

А ты, мальчишка, полон силы,

Но, Боже, руки как дрожали.

Копал ты долго, неумело

Ту землю, что любил когда-то,

И дрожь пронизывала тело,

И уходила вкось лопата.

О чем ты думал, мальчик бедный…

Зловеще каркали вороны,

В обойму вставлены патроны,

И колокольный звон к обедне —

В тот день воскресный. День последний.

Ты поседел в единый миг,

Сердечко колотилось дико…

Потряс меня истошный крик,

Но мир оглох… Он не услышал

Крика.

С Витей мы были очень дружны: вместе играли, всем делились. Кстати, он просвещал меня по вопросам секса. В семье у нас об этом ничего не говорили. Было наложено табу. Хотя отец, как я позже узнала, был последователем Фрейда, но детей не посвящал в эти вопросы. Витя был типичный гуманитарий. Писал стихи, фантазировал. Мы были очень горды, когда стихотворение его появилось в детском журнале. Родился он шестого июня, в день рождения Пушкина, значит, быть ему поэтом. Увы, не сложилось.

Итак, наша семья, понесшая колоссальную утрату, очутилась за колючей проволокой. Здесь я перехожу на дневниковые записи, которые вначале смахивают на репортаж. И, да простит меня читатель, я, право, в мои тринадцать лет, не знала, как пишется дневник.