Опубликовано 14 января 2018 года. Отрывок 166
"Я - это ты. Ты - это я", - поет попса в привычных для нее фрикционных ритмах. И вдруг - ключевая фраза: "И никого не надо нам".
К концу ХIХ века папуасы на далеких островах стали смутно догадываться, что соитие мужчины и женщины как-то соотносится с последующим появлением на свет ребенка. Его почти неизбежно творят душными ночами хоть под водочку с красной икрой, хоть под "малагу" с рубленной селедкой в поисках удовольствия.
"И никого не надо нам" - это про аборт что ли? Про детдом? Про новорожденных в помойных баках?
Если вам так уж никого не надо, купите себе контрацептивы, но петь-то об этом зачем? Государство поощряет ваше соитие материнским капиталом и огромными детскими деньгами, а попса выдаёт вашу правду как последняя дура?
Такой материнский капитал и Карлу Марксу не снился по двум причинам, о которых не трудно догадаться, но есть и третья. В его времена просто никому в голову не приходило, что какое-нибудь государство будет поощрять проституцию или, скажем мягче, секс, и гордиться этим.
Не пора ли просто создать государство, в котором просто хочется рожать детей? И пусть те, которые "и никого не надо нам", идут на прием к психологу-сексологу, что-то с ними не так.
Кафка, ты еще не наотдыхался?
Одна из важных основ дружбы - взаимная страховка, часто - попеременная. На модели скалолазания можем заметить, что страховка является договором, нарушение которого может иметь печальные последствия. Надежность друга - это надежность страховки, а критикой тебя он займется, когда ты будешь в безопасности. Безоговорочная страховка в опасности и корректирующая критика в безопасности - нормальная основа отношений.
Часто мы принимаем за друзей приятелей (они нам приятны, мы - им), товарищей (у нас есть товар, которым мы совместно и бесконфликтно владеем), знакомых (которых примечаем в толпе и обозначаем это знаками внимания). Граница "дружба - не дружба" часто призрачна, неявна, размыта. Дружба, однако, всегда горизонтальна, в ней есть равнозначность интересов, достоинств, суверенитетов и прав, а из всех свобод нет только одной - на предательство. Оно может произойти при любом нарушении горизонтальности дружбы. Философия дружбы - взаимопонимание, взаимодействие, сотрудничество, в том числе и в работе души, которая "обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь".
Взаимному доверию и самоотверженности в дружбе вполне поможет притча про одно одеяло и трех охотников: укрывай другого, и тебе будет тепло, но не расценивай это как торговые отношения, в дружбе их нет. "Благополучие моего друга для меня важней, чем моё собственное" - если твой друг чувствует то же самое - все в порядке. Можно было бы сказать, что дружба - это любовь без секса, но я не готов к таким многозначительным заявлениям, ибо получится, что любовь - это дружба плюс секс, а это совсем не так.
Можно было бы напустить тумана, отправившись путешествовать в какие-нибудь субъект-субъектные отношения индивидуумов, но дружба существует для того, чтобы выходить из тумана, а не напускать его, а у секса нет четких обозначенных границ, как и у дружбы. Есть над чем подумать, но некогда :) Поцелуй - это что? Колечко надеваешь на палец - это что? Объятия - это что?
Одно скажу: секс без любви вряд ли будет дружбой, а любовь без секса - самая настоящая любовь.
- Ты любишь Галю или дружишь с ней? - не моргая спрашивала меня моя классная Вигдорович, сестра писательницы Фриды Вигдоровой. Любовь в девятом классе советской школы подразумевала что-то запретное, грязное, нехорошее.
- Я - дружу, а она - не знаю, - ответил я честно.
В тот день, обозлившись на Галку Ротанову, я сточил два карандаша в точилку и высыпал ей сверху на голову, испортив ее прическу под названием "гнездо". Мой друг Шипа был отмщен, а я должен был получить показательную выволочку. Галка регулярно шпионила за всеми по сердечным делам, докладывая классной - кто, когда, сколько и с кем гулял, и должна была понести наказание, хотя бы символически.
Классная упорно создавала в классе свои "спецслужбы", мы упорно их разоблачали, так и жили, готовясь к существованию в большом социуме и приобретая навыки и ценности. Дружба была великой ценностью, ей противостояла только круговая порука стукачей и доносчиков, которая была заведомо слабее дружбы. Классная нервно курила на уроках папиросы-гво́здики и казалась нам очень одиноким человеком, мы ее жалели. Несколько раз предлагали ей дружбу почти всем классом, но она не умела, и мы вовсе отказались от классного руководства в 10-м. Дневники в пятницу проверял и заполнял Толик Пятибратов, наш староста. А потом и вовсе класс потребовал вернуть нам нашего старого, бывшего классного руководителя - Анатолия Ивановича Бычкова, нашего джазмена с железной педагогической волей, которую он употреблял, несмотря на то, что не мог ходить на ногах и только сидел, с трудом добравшись от двери до учительского стола. Толиваныча мы обожали за прямоту, честность и бескомпромиссность.
Толиваныч никого из нас не называл "дружище", себя не называл нашим другом, был строг, никогда не менял решений, а главное - у него не было двойного дна. Он все знал про нас без всяких личных шпионов, но никогда не пользовался этим знанием нам во вред. Что-то всю жизнь мешает назвать мне Толиваныча "безногим". Мы не видели и не хотели признавать его несчастья, он был с нами, среди нас, он был как мы, но умнее, опытнее, лучше нас. Руки - ноги - голова, всё было при нем, а мы учились тому, что и теперь иногда называют цельной личностью.
Когда его друзья, музыканты Утёсовского оркестра, приходили играть на наших школьных вечерах, дядя Боря Матвеев, ударник, войдя в актовый зал, находил Толиваныча, подсаживался рядом с ним, и они долго тихо говорили о чем-то, увлеченно и отрешенно. Потом молча улыбались. Потом дядя Боря уходил играть на сцену, где уже были и Кауфман, и Ривчун, и другие. Наш советский Бадди Рич по имени Борис Матвеев вызывал восторг у публики безупречным биг-бэндовым звучанием ударных при минимуме движений. Временами казалось, что он вообще ничего не делает, что ударная установка играет сама. Такие вечера еще до прихода утёсовцев мы открывали с моим другом Шипом, играя на двух пианино, стоявших на сцене. Играть с утёсовцами позвали только меня, это слегка ударило по нашей с Шипом дружбе, где все было поровну, но он даже сквозь грусть радовался за меня, когда я оказался за клавишами пинком Кауфмана посреди "Колыбельной" Ширринга.
До сих пор помню что я заиграл тогда в своем "квадрате" и всегда могу повторить -так мне было страшно тогда.
Гриновские океаны тогда омывали наши сердца, верность, обязательность и порядочность были нашими идолами. Я принес это на Тропу, и оно пригодилось, было принято и укоренилось в сообществе.
"Счастье сидело в ней пушистым котенком", - сказал Грин про Ассоль.
Пушистый котенок счастья с Тропы и сейчас сидит у меня под сердцем. Зовут его Васька, как же еще. И он рыжий, какой же еще.
Котенок Спокойного Солнца.
(2016)
(с) Юрий Устинов
Свободное копирование
