Заметки до востребования - 135

Опубликовано 9 декабря 2017 года. Отрывок 135

 Чья-нибудь душа, которую ты знал чистой и чудесной, полной самых светлых намерений, погодя является к тебе после какого-нибудь отсутствия, и ты с грустью обнаруживаешь, что в ней откуда-то проросли не чудесные и не светлые порывы, а совсем другие растения.

 Возвратившаяся душа ждет от тебя привычной поддержки и пособничества, но ты уже в конфликте с тем, кого защищаешь и поддерживаешь сейчас, в конфликте с самим собой, если возьмешься помогать этой мрачно обновленной душе.

 Не все души так изменчивы, большинство их хранит себя и тебя, но души-оборотни есть, и та часть их, которая была с тобой, с Тропой, засохла, отморозилась и помертвела.

 Ты корректно ведешь беседу, расспрашиваешь о житье, уточняешь подробности, а под сердцем уже холодок, знак беды. Почти отчаявшись, ты берёшься разбудить, реанимировать омертвевшие связки образов и смыслов, которые вели раньше эту душу и были ею ведомы, но они мертвы, они - картинки эпизодов, не вызывающие никаких ассоциаций и чувств у их обладателя, многие из них он уже выкинул за ненадобностью - забыл.

 - Ты сволочь, Юрка, - говорит мне повзрослевший Швед. Его не было три с половиной года.

 - Я слушаю тебя внимательно, - говорю я, глядя Шведу в глаза.

 - Ты ведь знал что со мной будет, если я уйду из группы, - говорит Швед и тоже смотрит мне в глаза.

 - Знал, - говорю я.

 - Почему же ты меня отпустил? - спрашивает Швед. - Ты видишь это, Юрка? - показывает он наколки на пальцах.

 - Вижу, - говорю я. - И никого никогда не держу. Это был твой выбор, а не мой.

 - Я был тупым восьмиклассником, а ты уже взрослым думающим дяденькой, - говорит Швед.

 - Все свободны, - отвечаю я. - Так было, так есть и так будет.

 - Почему ты не убедил меня? - напирает Швед.

 - Картинку я тебе нарисовал, - говорю я. - Даже подробности угадал с "малолеткой" и сроком.

 - Ты должен был заставить меня остаться в группе! - почти кричит Швед. - Ты же был моим другом, как ты мог меня отпустить?!

 - Потому и отпустил, - говорю я. - Ты тоже был моим другом, но почему-то ушел.

 - Я же был дурак, пацан, малявка! - напирает Швед. - А ты большой умный дядя!

 - Ты прав, Игорёк, - говорю я. - Но если бы мы сейчас вернулись в тот семьдесят пятый год, я поступил бы ровно так же.

 Швед смотрит в стол, и мы немного молчим.

 - Чем я могу помочь тебе? - спрашиваю я.

 - Возьми меня в лес, - просит Швед не отрывая глаз от стола.

 - В субботу, в шестнадцать тридцать - здесь. Это двухдневка с новичками.

 - А старики будут? - спрашивает Швед.

 - Полгруппы, восемь человек.

 - А Костявр?

 - Идёт.

 - А Симпли?

 - Тоже, - говорю я. - И Мика, и Дон, и Индеец. Мишка, Андрюшка, Маринка, Серёжка.

 - Они мне тогда говорили, что Горгона - обыкновенная бл-дь, но я не поверил. У нее язык хорошо подвешен. А мы дома бедно жили с мамкой и бабушкой. Я хотел, чтобы мы хорошо жили.

 - Швед, мы сделали всё, чтобы ты не ушел, - говорю я. - Большего сделать мы не могли.

 - Бабушка умерла в прошлом году, - тихо сказал Швед. - Менты меня на похороны не отпустили. Не положено.

 - Хочешь - поживи у меня на Басманке, - говорю я.

 - Хочу, Юрка, - говорит Швед. - Но я с мамой еще побуду. А потом в лес пойдем. Да?

 - Да, Игорёк. У тебя есть время всё начать сначала.

 Он поднимает глаза и отрицательно мотает головой.

 - Сначала ничего не бывает.

 В субботу Швед не пришел. Вернувшись из похода, мы узнали, что в пятницу вечером он крепко выпил, стал буянить в каком-то дворике и разбил морды двум мусорам, которые приехали его забирать.

 Больше мы никогда не виделись со Шведом. Остались его фотографии, последние - на скалодроме под Туапсе в 1975 году. Эти фотопленки смыло паводком в 2005-м, когда ребята спрятали фототеку Тропы в подвал от банды депутата С. С тысяч фотоплёнок, отснятых начиная с 1956 года смыло эмульсию. Осталось несколько отпечатков, совсем чуть-чуть.

 На фото Швед в белой вязаной шапочке разбирается со своей грудной обвязкой, сосредоточенно и спокойно.

 Когда он только появился в группе, приезжали ленинградские альпинисты и каэспешники. Они пошли с нами в лес на тренировку палатки, а вечером спросили у меня:

 - Откуда у вас этот шведский мальчик?

 - Шведский? - удивился я. - Кто?

 Ленинградцы показали на Игорька, и я с удивлением заметил, что он действительно мог бы оказаться в иллюстрациях к Астрид Линдгрен или в других замечательных книгах скандинавских писателей о детях и про детей.

 Группа сидела тут же, и кто-то с улыбкой спросил у Игоря, разглядывая его светлые волосы и точеный скандинавский профиль:

 - Швед, как у вас там погода в Норвегии?

 - Это будет моё лесное имя? - с надеждой спросил Игорёк.

 - А ты хочешь? - спросил Мика.

 - Да.

 - Швед, передай мне, пожалуйста, бутерброд со шпротой, - попросил Дон. - Там два остались, твой и мой. С твоего шведского стола.

 Расставаясь с нами в семьдесят пятом, Швед попросил, чтобы мы не искали его, не заходили к нему домой, а на его место в основной группе взяли кого-то другого. Просьба была принята, отменить ее Швед не успел, и Тропа, всегда верная последнему слову, выполняла эту просьбу беспрекословно.

 Если бы мы были хоть в какой-то степени "мадридским двором", умели и хотели бы плести интриги, имели бы закрытую психолого-педагогическую кухню, все могло бы сложиться лучше. Но никакого спасительного двойного дна у нас не было.

 Швед казался мне подросшим Малышом, который "и Карлсон". Его желание в четырнадцать лет быть мужиком и обеспечить материально свою семью было естественным. На работу подростков брали только с 16-ти лет, да и то на грошовую зарплату и под вечным дурацким присмотром К.Д.Н. У меня нет для вас другой Тропы. Двойное дно и конструктивная фига в кармане - не про нас. Тропа родилась на свет уже с отсутствием хитрости. Взять ее было неоткуда. Так и прожили.

 (2015-2017)

  (с) Юрий Устинов