XVII
Еще контраст, еще одна противоположность: свадьба -- как новая молодая жизнь, и похороны -- конец всему земному.
В старой Москве, особенно в торговой среде, то и другое обставлялось пышно и торжественно. Невесте, одетой в белое платье с кисейной фатой и белыми искусственными цветами флердоранжа на голове -- в качестве эмблемы девственности,-- подавалась большая, специально свадебная карета, запряженная четырьмя конями, с кучером в цилиндре и золотых галунах, с двумя ливрейными лакеями на запятках. Этот "парад", как называли свадебную карету, отвозил невесту в церковь для венчания.
Обычно свадьба устраивалась в доме жениха, иногда для свадьбы арендовали ресторанный зал, но очень часто на вечер нанимали отдельный дом, специально отдававшийся под такие собрания. Вечером в таком доме устраивался бал с танцами под оркестр, с ужином до рассвета, с тостами, нередко возглашаемыми за отсутствием оратора официантом. Для тостов обычно приглашался рослый официант, обладающий внушительным голосом и великолепными бакенбардами и внешностью, напоминавшей важного сановника.
-- За здоровье новобрачных!-- торжественно возглашал официант. Гости весело кричали "ура" и заставляли молодых трижды целоваться.
-- За здоровье родителей жениха и невесты!-- продолжал официант, и при этом, чтоб не напутать и не наврать, читал по бумажке их имена.
Снова "ура" и чоканье бокалами; все шумнее и непринужденнее становится разговор гостей. Тосты продолжаются -- за родных, за уважаемых, за шаферов... На рассвете произносится последний тост -- за общее здоровье, и гости разъезжаются.
Теперь противоположность брака -- похороны.
Белый балдахин над колесницей с гробом и цугом запряженные парами четыре и иногда даже шесть лошадей, накрытых белыми попонами, с кистями, свисавшими почти до земли; факельщики с зажженными фонарями, тоже в белых длинных пальто и белых цилиндрах, хор певчих и духовенство в церковных ризах поверх шубы, если дело бывало зимой. Вся эта процессия не спеша двигалась к кладбищу.
А после погребения в тех же самых наемных домах, в тех же комнатах, где накануне ночью праздновалась веселая свадьба, днем происходила многолюдная тризна с обильной выпивкой, блинами с икрой, раковым супом или ухой, с котлетами и непременно с белым киселем и миндальным молоком, при общем пении "вечной памяти".
Учитывая то, что здесь, как говорится, сам черт не разберет, кто родственник, кто друг, кто знакомый, на такие обеды приходили люди совершенно чужие, любители покушать, специально обедавшие на поминках. Кто они и кто им эти умершие -- никто не ведал. И так ежедневно, следя за газетными публикациями, эти люди являлись в разные монастыри и кладбища на похороны незнакомых, выбирая более богатых, а потом обедали и пили в память неведомых "новопреставленных".
Свободное копирование
