Осенью вышел указ о разных утвержденных городах в России, в том числе, по представлению моему, восстановлены в свои права упраздненные города Ковров, Александров и Судогда. Описание их помещено в общем всей губернии. Успех в этом принес мне тем более удовольствия, что я почти терял в нем надежду. При самом еще начале настоящего царствования предместник мой спрошен был, какие города нужно в губернии возобновить? Рунич, по соображениям ли каким, мне неизвестным, или, что и мне вероятнейшим кажется, из особливой преданности к благодетелю своему Павлу Первому, не желая отменять того, что им было сделано, ответствовал, что в Владимирской губернии достаточно тех десяти городов, кои ее тогда составляли. Дело казалось конченным. По приезде моем в губернию, осмотрев ее удобности и пространство и намерясь отнять у земской полиции всякую отговорку в неисправности, которая по расстояниям некоторых уездов могла бы быть и справедлива, решился из четырех упраздненных городов ходатайствовать о восстановлении трех и представлении мои основал на следующих причинах. Александров, по монастырю своему занимая место в летописях наших, заслуживал остаться городом в память тех событий, кои со времени царя Ивана Васильевича до самых поздних наших государей делали его известным в России. Ковров, доставляя местоположением своим и пристанью на Клязьме значительные торговые выгоды жителям, не несправедливо был назван городом прежде и мог титло сие сохранить навсегда. Судогда, хотя сама по себе ничего не значит и посрамляет даже название города, но уезд требовал прежних границ своих, потому что, смешавшись с Муромским, Владимирским и Меленковским, он увеличил число жителей в них, растянув пути сообщения под надзорами тех исправников, так что не могли они с требуемой от них деятельностию исправлять должности своей. Прежде чем взыскивать на подчиненном, надобно дать ему средства быть исправным, отнявши способы, подвергать ответственности не есть служба, а тирания. С этой точки глядя на все чины под собою, я отважился послать возражении на прежний рапорт моего предместника и столько был счастлив, что выиграл поверхность, которая льстила меня с двух сторон. Во-первых, приятно трудиться с успехом, во-вторых, я приобретал случай поместить к должностям в сих новых городах человек до сорока чиновников, кои из праздной жизни возвращались к трудам полезным и стяжанием жалованья могли улучшить свое положение. Сколько люди ни дурны, сколько они ни неблагодарны, есть что-то внутри человека, побуждающее его благотворить ближнему в разных видах, под разными предлогами.
Тогда же, и по моему же представлению, определен в Шую городничим исправник тамошний, не служивший в военной службе. О сем упоминаю для того, что принято было за правило городнические места давать чинам военным, и сие отступление от оного несло с собою новое и сильное доказательство благоволения ко мне моего начальника графа Кочубея, который, уважа, мое представление утвердил, несмотря на многих, с предстательством искавших того места. Граф любил ценить представлении своих подчиненных и ставить их выше сторонних ходатайств. Новый городничий оправдал тотчас мою доверенность: сделав в городе поиск над делателями ассигнаций, представил мне шайку новых преступников, коих закон отправил скоро на сибирский воздух. Другой опыт, ясно показывающий, что я сему злодеянию не потворствовал.
Между тем загорелась яркая и соблазнительная пря между вице-губернатором и членами Казенной палаты. Они подавали голоса, а тот посылал на них протесты. Подлость его доходила до того, что он беспокоил лучшего из сотоварищей своих по палате мелкими придирками, записывая час прихода и отсутствия за город на сутки без спроса. Как ни старался я устраняться от последствий, которые необходимо подобные несогласии влекут в дело самой службы, однако должен был за иных вступаться, вице-губернатора обвинять и тем вяще вооружать его против себя. Сие побудило его проситься в отпуск, и он отпущен был на два месяца в Петербург. Там хотелось ему оболгать всех заочно и окружиться людьми себе подобными.
Свободное копирование
