Губерния Владимирская назваться может одной из многолюдных и богатейших в России. Она граничит с семью губерниями: Московской, Рязанской, Костромской, Нижегородской, Ярославской, Тамбовской и Тверской. В ней считалось тогда по пятой ревизии до четырехсот тридцати тысяч с лишком душ, с коих денежные подати никогда не останавливались. Владимирский мужик плотит все в казну исправно. Большая часть поселян ходят по паспортам в верховые города на разные работы, общие рукоделья их -- кирпичная кладка и плотничество. Две трети обывателей суть владенья помещичьего. Хлебородием губерния не щеголяет. Кроме Юрьевского уезда, во всех прочих пашня не вознаграждает обывательских трудов. Земли мало, и, по примерным исчислениям, не более трех десятин приходит на душу. Отсюда происходит и то, что в год до шестидесяти тысяч разойдется паспортов. Сколько верить можно собираемым ведомостям, самый лучший урожай не более может прокормить губернию, как от семи до девяти месяцев, но пограничные низовые уезды всегда подвозят ржи пропасть, и богатство поселян тутошних защищает их от всякого с этой стороны недостатка. Мужик смышлен и, по состоянию своему, имеет изрядное просвещение. Говоря о народе, сообщу мое замечание, что очень мало бывает особенно черных преступлений, и в год едва десять или двенадцать раз случится исполнить над крестьянином каторжное наказание, наипаче летом, время, в которое и по прочим местам лес, поле, овраг, все бывает опасно, по Владимирской губернии можно ездить всюду без большой осторожности. Я часто рассуждал о сем сам с собою и из опытов заключаю, что сему причиною развлечение народа. Все то, что здорово или молодо, уходит в чужие стороны, остается дома старый да малый, кои не в силах ни зарезать, ни ограбить, или необходимый работник для возделания домашних полей, которому некогда отстать от своих упражнений для шалости по сторонам. Примечание мое подтверждается тем, что как скоро наступит осень и начнут сходиться люди домой, везде откроется роскошное пьянство, а вместе с ним появятся убийства и разные неистовства, столь обыкновенные подлой черни повсеместно. В некоторых уездах крестьяне пользуются большими заведениями, имеют фабрики полотняные, ситцевые и тому подобные. Они любят жить во всяком довольстве. Домы у многих каменные и прибраны не хуже господских, деньги сорят без счету, гостей потчевают охотно. Казенные и удельные крестьяне все почти избыточны, дворянские не везде живут изобильно, большая часть знатных господ имеет большие поместья в Владимирской губернии и получают с них отличный доход.
Купечество не везде равно богато. Например, в самом губернском городе оно очень бедно. Торговля подробная в рядах самая ничтожная, потому что всякий, будучи близок от Москвы, из нее запасается всем для себя нужным и если, может быть, не с значительной выгодой в цене, по крайней мере с большею благонадежностию в доброте товара. Ярмонок, стоющих сего названия, в губернии нет. Шуйская на Шахме одна из уважительнейших. Гуртовой торг ни в котором городе губернии так обширен не бывает, как в Шуе, Вязниках и Муроме. Там купцы имеют знатные капиталы в товарах и разные выгодные заводы. Они торгуют даже в иностранных землях, и с отменным успехом. Они входят во вкус большого света, и убранство домов составляет главный предмет их мотовства, потом тратят большие деньги на конюшни свои. Многие упорно стоят в расколах, но кажется, что иные более из угождения низкой своей братьи отращивают бороды, нежели из собственного убеждения в истине своих исповеданий. Впрочем, вера и между раскольниками ослабевает. Они также выписывают журналы, читают их со вкусом и мало-помалу пленяются Волтеровой богохульной философией. Все имеет свой предел. Крайности и в добродетелях вредны. Терпимость, которую с недавнего времени так велеречиво проповедуют, есть, конечно, признак просвещения и мягкости наших чувств, но не пора ли умерить излишнее послабление? Не удивлюсь, если скоро по ходу, каким идет наша мнимая филантропия в нынешнем веке, христиане сделаются вдруг деисты и уподобятся язычникам. Разговор о купечестве кончим тем, что винный откуп во Владимирской губернии дает казне весьма важный доход и в каждое четырехлетие увеличивается. Долго ль-то это продлится?
Дворянство (как и везде, думаю), живучи в своих поместьях, угождает низким страстям, от праздности происходящим. Юношество благородное воспитывается небрежно, учение бедное, одной русской грамоте. Дома держать учителей не всякий в состоянии, в публичные школы отдавать спесь дворянская не позволяет, да, правду сказать, и некуда. Губернские школы туне носят название училищ. Казна тратит даром золото, а учители без труда готовый хлеб едят. Итак, потомки благородных и высокоблагородных не обещают большой пользы государству. Чиновные и богатые помещики, оставляя свои деревни в деспотическом управлении заслуженных своих холопей, жмутся около двора, а те, кои живут на владельческих своих землях, курят табак, травят зверей, пьют пунш и портят девок. Долго еще мы будем находить по селам оригиналы Фон Визиновых Недоросля, Бригадира, Советника и даже Скотинина.
Архиерей имеет обширную область. В епархии считается около тысячи церквей, и с лишком, и до двадцати шести монастырей. Он иногда служит с шестью шапками кроме своей. Между духовными чинами попадаются люди с особенным дарованием, и белое духовенство здесь не уступает черному в науках и красноречии. Семинария дает людей достойных не только по городам, но и в лучшие села. Здесь родина и первая школа громкого Сперанского.
При Екатерине губерния разделялась на четырнадцать уездов и столько же имела городов. По кончине ее Павел уничтожил четыре города, оставя в них, для разбора жителей, ратуши. Все их разделить можно на два класса. Старинные суть: Муром, Суздаль, Переславль, Юрьев, Гороховец и Шуя. Новые: Вязники, Меленки, Покров, Ковров, Александров, Судогда и Киржач. Сии семь при новом учреждении губерний были возведены в достоинство городов из деревень коронных, обративших на себя внимание по местоположению или промыслам. Так как из уничтоженных четырех Александрова, Коврова, Судогды и Киржача три первые при мне возобновлены, то я, не исключая ни одного, помещу все четырнадцать в настоящем моем описании, но прежде, нежели говорить о каждом городе порознь, скажем еще вообще о губернии, что всякий шаг в ней напоминает о каком-либо историческом событии. Все в ней достопамятно, незабвенно. В продолжении моей Истории я часто обращать буду внимание читателя к древностям сей уничиженной столицы россиян.
Свободное копирование
