Всех милостей, кои тогда пролиты были с трона на достойных и недостойных вместе, описать невозможно. Коронация эта сопровождаема была такими щедротами, каких еще не бывало в России. Дворцовых деревень роздано было тогда тысяч до ста душ. Большие бояра, видя такой хороший случай, Россию делили, как быка: Безбородко, Куракины и многие другие знатные приобрели имение, одним нам судьба не назначила быть облагодетельствованным Павловыми дарами. Мать моя писала письмо к государю, жена с своей стороны также. Первая просила некоторого вознаграждения конфискованному нашему имению при императрице Анне, которое никогда с тех пор не возвращалось в дом наш, другая просила обещанных ей наград, и, несмотря на то, что письмо ее посредством Нелидовой должно было дойтить до государя, оно не только не было ему показано, но даже, к умножению прискорбия собственно нашего, брат двоюродный Нелидовой, мальчик Аркадий, бывший тогда генерал-адъютантом, и тот не отвечал жене моей ни слова и оставил нас в безвестности о письме ее, через него посланном к знаменитой сестрице его. Сколько надлежало вытерпеть подобных неудовольствий! Из них только одно избегаемо было -- то, что подобные письма не вносились по крайней мере в газетах. Слабая отрада для тех, которым отказали. У Павла был обычай заведен выставлять ящик к воротам его дворца, в который жалующиеся кидали свои пакеты. Секретарь потом вынимал их, подавал и потом по газетам объявлял резолюции, которые по большей части состояли в отказах, с присовокуплением посылки тех наддранных прошений к челобитчикам с получением от них на почте весовых денег, кои никогда в недоимке не оставались. Тут часто находили и пренесносные пасквили. О чинах и говорить нет нужды, они раздавались еще изобильнее денег и душ, вопреки всегдашнему мнению наследника, который не почитал и того хорошим, что гвардия так скоро повышаема была при Екатерине. Сын ее, сделавшись императором, наделал столько генералов, что при матери его, верно, во всей гвардии было менее малолетных унтер-офицеров. Москва всем этим восхищалась, все дворы были наперерыв иллюминованы. Мы, сидя дома в темных наших покоях, питались скукой и унынием. Говорят, что добродетель хороша. Часто приходило нам на мысль, что она всего хуже в свете. Иметь милую жену, большую семью, не находить себя перед отечеством ни в чем виновным и видеть, как не только праздные люди, но даже и злодеи растут в чести и славе, пресыщаются изобилием во всем, тогда как ты уничижаешься ежедневно, да и роптать вслух о том не смеешь, боясь вящих напастей -- это несносно. Потребен великий дух к перенесению подобной тягости. Скуку нашу тогда делила пензенская заезжая барыня госпожа Миклашевичева и теща моя, приехавшая в Москву с большими также надеждами и с малыми успехами возвратившаяся, ибо отказы, скоро после коронации последовавшие многим, нашли и ее посреди хижин наших. Она провела с нами всю Святую неделю. Павел, покуралесивши в столице месяц, отправился в Питер мая 3-го числа после многих аудиенций, маскарадов и в Грановитой палате, и в Слободском его дворце, который он назвал, купя под себя дом князя Безбородки, и думаю, что не за бесценок. По отъезде двора, вследствие церемониальных распоряжений, траур не надевался и забавы все были открыты. Начались опять театры и балы. Тогда Москвой правил князь Юрий Володимирович Долгорукий в звании военного губернатора.
Свободное копирование
