Новый директор Экономии г. Плюсков, явясь к должности, прежде, нежели вступил в оную, привез к губернатору рекомендательное о себе письмо от графа Безбородки. Чего же больше к удостоверению о превосходных свойствах его? Один сей поступок уже привлекал наиодобрительнейшие об нем от каждого заключения. Притом было и еще письмецо от тестя его, кривого знатного откупщика Мещанинова. Какие знатные дарования! Можно ли было усумниться в его изящных качествах, а паче в искусстве сохранить экономию казенного поселянина и привести хозяйство его в желаемый порядок? Он был, впрочем, человек молодой, опытный в домоводстве, то есть своем. Эта оговорка здесь необходима, ибо часто усовершенствование домоводства директора Экономии тесно сопряжено было с хозяйством мужика. У первых во многих губерниях строились деревянные эрмитажи, когда последним нечем было печи истопить. Сначала он повел себя осторожно и мужиков щипал помаленьку, но так как директора Экономии менял я в бытность мою виц-губернатором в третий раз, а по христианскому закону более трех жен иметь не можно, то и предчувствовал я, что в гражданском моем состоянии сменюсь я прежде его. Обстоятельства исполнили мои предчувствия. Догадка моя сбылась, и он остался еще после меня в Пензе, но, увы, ненадолго.
Больше о Зубове уже говорить мне не доведется. Приятно забывать тех людей, кои нам делали досады. Торги на откупа между тем чувствительно занимали князей Куракиных. Князь Александр из Москвы возвращался последним путем в свою пензенскую деревню, а князь Алексей, и оба они вместе, писали ко мне по делам своим часто и много, всегда с отличными выражениями дружбы и ласковостью. Князь Александр приглашал меня к себе в гости, и я у него был, прием, обращение, встреча и провод -- все одинаково, как и прежде. Придворные люди никогда не меняются в наружных видах с теми, кто им надобен. Тут охотно гнется и спина, и улыбаются на лице мускулы, но оборони Боже быть им или бесполезну, или сопротивляться их видам. Тогда они поражают сильнее грома, жалют ядовитее змей. Переписка с ним, когда мы бывали розно, меня больше тяготила, чем занимала. Надлежало прибирать слово к слову, составлять острые фразы, наполнять их льстивыми приветствиями. Часто в скуке сочинения их меня забавляли письма Струйского, они мне служили отдохновением, и я, читая их, нередко хохотал без желчи от самого доброго сердца. Между письмами князя Алексея Борисовича Куракина, в одном извещал он меня, что состоялся указ о произведении торгов на винный откуп в Сенате. Нет нужды мне здесь ничего досказывать на сей счет к тому, что я писал в прошедшем годе, в котором я материи сии весьма распространил. Всякий почувствует, что сей указ стеснял совершенно дворянство, имеющее от вина весь свой достаток, и клонился к обогащению одних откупщиков, которые час от часу брали в государстве более силы и полномочия. Из самого слога того указа приметить можно было, что государыня к нарушению заведенного ею во всех частях порядка, силой которого торги должны были производиться по Казенным палатам, была, как бы сказать, изнасилована и подвинута алчным правительством, ибо, созывая на откупа с 1795 года к торгам в Сенат, обнародовала в том же указе в некоторое удовлетворение принятому прежде порядку, что сие имеет быть единственно только на сей раз, а вперед всякий являлся бы в Казенные палаты под опасением непринятия никаких от него просьб, в Сенат подаваемых. Сенат на сию детскую угрозу весьма соглашался и явственно велел оную в указах выпечатать, зная, что в четыре года много утечет воды и что на теперешний раз, по русской пословице, что взято, то свято. Я не могу защищать все Казенные палаты, без сомнения, они шалили, но и Сенат не непорочен был, а в таковом общем ко злу человеческого рода поползновении маленький чиновник всегда сноснее. Казенные палаты удобнее было штрафовать, нежели Сенат. Виц-губернатор боялся отрешения, суда, лишения имения как чиновник незнатный, чего сенатор не страшился, ибо он действовал не один, а с целым сословием, которое по важности его в государственном правлении и самая политика принуждала нередко щадить, когда он покушался на поступки, ему несвойственные. Скажут мне, что сей опыт произвел много пользы, и наддачи были велики. Не удивительно, ибо привилегии были даны преогромные, и стеснение дворян в их винокурении, умножая выгоды откупщиков, заслуживалось от сих последних знатными пожертвованиями. Но долго ли, долго ли будет казна считать себя богатою тем, что прямые дворяне, добрые дворяне не имеют уже почти куска хлеба, и все их имение перешло в руки подлых целовальников, которые сделались в два-три года знатными помещиками? Но я не их и не государственную историю пишу, а собственно свою, итак, полно об откупах.
Свободное копирование
