Вот на кого должны были падать все счастливые последствия такого Манифеста, который Екатерина издала по случаю заключенного мира с турками! Успехи мира сего и сила ее оружия победоносного ее восхитили. Она определила во всех концах России, куда только вышедший в июле указ ее о том достигнуть мог, для празднования того мира 2 сентября, и в сей-то самый день в Петербурге рассыпались милости ее и щедроты. Прочтите роспись тогда пожалованных. Все было делано pro gloria {для славы (лат.).}. Найдите между кучи имен награжденных кого-нибудь неимущего, найдите. Увы! Все князи, графы, вельможи, генералы, богачи. О! Не забыты были и мертвые в доказательство, что есть и в царях благодарность. Вот как обольщаются умы слабые и энтузиас[т]ы! Но кто же мертвый среди такого торжества удостоился памяти скипетродержателя? Солдаты, убитые в Турецкую и Шведскую войну? Нет! Офицеры, потерпевшие увечье? Нет! Кто же бы? Князь Потемкин. Довольно! Имя одно есть само по себе примечание, всякое другое здесь было бы лишнее. Между отличенными в тот день фортуной многие генералы получили генерал-губернаторские места, в том числе и к нам пожалован генерал Каховский. Такое назначение, дошедши до нас, поразило Ступишина. Он насупил брови, хотел идти в отставку, но теща его крикнула, жена приласкала, и готовая рука писать челобитную пошла вместо того за табаком в рабью табакерку, а назавтра уже он с хладнокровием рассказывал о прусских походах всем тем, кои приходили его навещать и дивились присутствию его духа. О, как благополучны слабоумные! Однако Каховский в губернию не приезжал, Крыма, где он был, оставить не согласился и бумаг от нас к себе никаких не принял. Вот чем все это кончилось, а мы между тем 2 сентября отправили, помолились за себя и за милых, постреляли из заржавленных наших орудий, опорожнили несколько бокалов и к вечеру под провинциальные гудки попрыгали. Я же и Полчанинов во особенности отличили день сей тем, что заложили театр, которого обновлению предположили быть в Екатеринин день. Все обряды торжества таким образом исполнив, ездил я с женой, отпросясь на восемь дней, к именинам Улыбышевой в ее деревню, и, там приятно погостив, домой воротились. Сей наш к ним визит привлек их на всю зиму в Пензу. О! Когда бы они в нее при нас не въезжали! Но все это было написано в книге судеб.
Доколе не сведали в Пензе, что Каховский от правления генерал-губернаторской в ней должности отрекается, везде шли о нем разные толки. Иной называл его понаслышке добрым, другой суровым, всякий воображал себе его таким, каким хотелось. Партии провинциальные стали разрушаться. Никто не знал, к кому прочнее пристать, чью взять сторону. Скоро сие волнение утишилось, и все пришло в первобытный беспорядок. Осталась опять паства без пастыря. Набор рекрутский умножил хлопоты и обнедосужил каждого. В сентябре месяце об нем последовал указ. Он должен был начаться с ноября и кончиться к генварю. Этот набор для чувствительного сердца был не отяготителен, прибавя дела на бумаге, он не производил слез по деревням, ибо повелено было вместо одного рекрута с пятисот душ давать четыреста рублей деньгами. Способ самый ловкий собрать с народа деньги. Однако были догадливые люди и между крестьянами, кои смекнули, что когда вместо человека берут охотно деньги, стало не руки и ноги нужны, а рубли, и, следовательно, не армия нуждалась, а кошелек государственный. Кто ж, однако, не согласится охотно дать деньги и откупиться от рекрутства? Итак, нигде мужики не выли, жены и матери не терзались, хотя, впрочем, для злоупотребления, которое никогда не спит, но при всяком случае бодрствует и ищет своей добычи, была и тут большая способность удручить жребий человеческий, ибо богатый мужик старался и не по очереди заплатить деньги, дабы, поставя себе сие в послугу, изъяту быть от набора в натуре тогда, когда бы довелось со временем идти его сыну, а чрез то приводя очереди в замешательство, подводил под оную к натуральному набору того, который ныне мог бы, изворотясь с усилием, исправить свою повинность и тем избавить сына одинаков[о]. Но где же сирый и маломощный не терпит? Так быть должно. Истину и милость на пиршествах проповедуют только устами. Взойдите, пышные правители государства, взойдите в хижину, когда набор бывает, и послушайте, сколькими проклятиями там совесть ваша отягощается. Меньше в ясный вешний день вытекает из гор воды в потоки, чем прольется в деревнях слез, когда рекрутская повинность исправляется. При этом наборе, не говоря о тех злоупотреблениях, кои я выше заметил и кои мужик понял лишь после, тогда, как удар поразил его сердце, не было нигде стону, ибо в натуре отдавался только бобыль, негодяй и такой мужик, о коем никто не сожалел. Удобно там быть справедливу, где натура не отводит меча правосудия. Итак, скоро мы набор кончили и денег собрали кучу. Пока дело делалось, театр приходил к концу, и 24 ноября, день именин Великой Екатерины, мы положили его обновить публичным представлением, намереваясь напечатать о сем в газетах; выбрали мы комедию, сочиненную государыней самой, по имени "Обманщик". Думаю, что в прежних годах упоминал я о секте мартинистов, а ежели нет, то здесь скажу сокращенно, что по всему свету бродила какая-то мартинистская система, основанная на бреднях какого-то Шведенбурга, который писал о... {В рукописи одно слово прочитать не удалось.}. Из книг, мартинизмом в славу возведенных, бегала из рук в руки одна, называемая "О заблуждениях и истине". Я о существе ее ничего не скажу, ибо не читал ее затем, что с первого листа ничего в ней не понял. Люди, порабощенные предрассудкам, а паче привыкшие жить чужим умом, часто восхищаются тем, чего совсем не понимают. Но что моему театру до того нужды? Кратко сказать, секта эта государыне не нравилась. Она в ней видела что-то такое, чего политика позволять не долженствовала, и потому издала насчет самых приверженных к ней помянутую комедию; ее играли везде, в Петербурге и Москве благополучно. Я ни слова не молвлю о слоге и содержании пиесы. Государыня была императрица, а не автор, тут есть большая разница. Волтер не мог бы сочинить уложения, а царь Алексий не выдумал бы "Заиры". Для обновления театра как лучше было выбрать? Итак, сыграли мы при величайшем празднике. После комедии, которой тешились все благородные охотники, в том числе я и жена моя, был у меня бал преогромный. В театр впущено было по билетам до двухсот человек, кои все из оного приехали ко мне; музыка роговая в саду, а инструментальная в зале услаждала гостей моих. Посетил меня в тот день и губернатор и, к удивлению всего города, очень поздно сидел и много танцовал. Зубов точил яд в пасмурной своей клетке. Для нечестивых нет ясных дней на свете, несмысленный может иногда рассмеяться, а злодей всегда потупя глаза ходит. На дворе против улицы горел прозрачный щит с вензелем государыни, под коим моего сочинения написаны были стихи. Они напечатаны в моей книге. Описание сего праздника, которым все были довольны, я послал в газеты, и когда их прочел Ступишин, то возгорелся досадою против меня за то, что Екатеринин день вместо его праздновался в моем доме. За что слабоумный не рассердится? Простим все тому, на ком и Бог, говорят, не взыщет.
Свободное копирование
