Между тем посетил меня день радости. Получил я от жены моей нарочного с известием, что Бог дал нам сына Александра. Она родила его благополучно 7 числа июня, крестили его отец мой и сестра большая. Слава Богу! И сия беременность жены моей имела приятный успех. Ребенок взрос и был здоров.
Скоро после сего известия ездил я на Ломовскую ярмонку и в первый раз видел, что такое ярмонка. Она не из самых знатных, но имеет в низовом краю некоторую известность. Народу стекается множество. Казна с нее получает доход весьма неважный, но торгующего народа немало. Съезжаются купцы отвсюда и продают товары всякого рода. Она держится с 4 июля до 8 и расположена бывает в версте от города Ломова, у самого монастыря Казанской Богородицы. Все сии ярмонки завелись от набожности богомольцев, кои, приходя к чудотворным образам на поклонение, находили нужду для ночлегов ставить шалаши. Сперва стали туда носить пищу и напитки, скоро потом учредились маленькие базары, и народные всякие потребности привозимы были, скоро потом любопытство привлекло на таковые народные собрания и отборных людей, кои, приезжая обществом, возбудили в купечестве охоту устроить лавки. Сходные промены товаров и покупка нужного мало-помалу приучили туда сбираться, и таким образом сделались по местам знатные ярмонки. Разные предметы тут заняли мое любопытство, а паче полк Тараканова, который тут стоял лагерем. Он был мне издавна приятель. Тотчас появился у меня армейский караул. Жил я в монастыре; всякое утро толпились у меня мои подчиненные и пензенские дворяне. Целый день гулял я по лавкам, драгуны от меня не отходили, разные почести питали еще юный мой разум, дорого они мне со временем стоили. Тем лучше! Я скоро почувствовал их пустоту. Тараканов, жена его меня приняли в свои объятии как милого родного. В вящее доказательство приязни он, снисходя моему малодушию, записал новорожденного сына моего Алексашу в карабинеры в свой полк, потом, производя его чинами, довел до кадета в том же году, и на каждый из сих чинов паспорты долго хранились у меня как монумент того счастливого века, в который при Екатерине можно было из шутки записывать в службу ребят в люльке, а она, на все сии беспорядки глядя, смеялась и могла смеяться, видя, что они не мешали войскам ее быть повсюду победоносными. Младенцы росли, воспитывались дома, с готовыми паспортами являлись в полк и достигали в лучшей поре возраста своего офицерского чина, охотно жертвовали собой из подвига чести. Чин и почести суть химеры, следовательно, воспламенить надобно воображение, и воспламенить сильно, чтобы ради креста либо патента человек дал себе ноги и руки рвать ядрами, а человек, который с седыми волосами получает чин офицерский, скорее ли полезет на крепость? Сим утверждаю я мнение мое, что записывать детей в нижние чины в ребячестве их, дабы в юности еще доставалось им в офицеры, не так-то худо, и это я отнюдь не в пользу детей моих говорю, но в пользу общую, которую тогда гвардейские полки паче всех ощущали, хотя в них записывали грудных младенцев и производили в офицеры еще до усов, однако были жаркие случаи, и гвардия нигде тыла неприятелю не показывала. Тараканов дал мне знатный бал, усладил приятностями роговой музыки (чего не мог драгунский полковник во дни Екатерины? Все, кроме того, чтоб быть честным и вместе исправным), и я, самым веселым образом проведя с неделю, воротился в Пензу на прежнюю скуку и философическую думу.
Свободное копирование
