Хотя, по Учреждениям, я и губернатор не могли вместе города оставлять, однако иногда по нужде закону и пременение бывает, и мы в одном возке ездили в гости на два дни и одну ночь к князю Куракину, пензенскому помещику, живущему в своей деревне в пятидесяти верстах от губернского города. Сей сластолюбивый и роскошный фортуны баловень, обязан будучи тесной связи своей и близкому родству с известным в России министром графом Паниным скорым и счастливым своим в чины происхождением, не имея еще сорока лет или только, уже ленился, в отставке живучи в своем поместье. Он был камергер, бывал обер-прокурор Сената, предводитель столичного города Санкт-Петербурга, одет был в Аннинский орден, датский и шведский и, не понравясь государыне, вынужден был оставить службу. Милости к нему меньшого двора давали ему лестные на будущее время надежды (кои со временем сбылись). Они-то подкрепляли его в скучной и унылой жизни деревенской, к коей он, сколько любить ее ни притворялся, внутренно не был склонен. Состояние его, обремененное долгами до того, что при взятье своей отставки он едва не лишился продажей всего своего имения, столь, напротив, поправилось жизнию его в деревне не хозяйством, не умеренностию, а корчемством, что по нескольких годах такого уединения он имел знатный доход и мог содержать отличную музыку, из иностранцев вольнонаемных составленную. Вместе с прочими предметами роскоши стол его был наилучший. Род жизни уподоблялся тому, какой ведут бояра при дворе. Всегда украшен знаками почестей, он не принимал даже и живущих с ним инако, как знатный господин своих доможилов. В доме его находили докторов, лекарей, секретарей, бабушек и всякого рода к услугам его на жалованье; ремесленников училище, полки слуг и разные заведения не поставляли ни малого различия между им и многими имперскими принцами. Сераль его наполнен был пригожими девушками, иные говорят, будто и мальчиками, и с сими обоего пола красотами он на своих домашних балах танцовывал; вечерний стол часто и обеденный иногда увеселяем был богатыми бахусовыми дарами, он поил и пил много. Вот все черты его жизни! Нрав его был основа всяких дурных качеств: чванство, зависть, надменность, подлость, любостяжание; двояк в обращении, он всех ласкал и никого не любил, всякого хвалил в глаза, заочно обносил, всякому усердствовал на словах, на письме, на деле никем не занимался; корысть и деньги ставил первым благом, для приобретения лишней тысячи доходу унижался перед всякой провинциальной сволочью и, содержа везде откупы, имея везде поставки, тщательно наблюдал всякую сноровку с теми людьми, коих звание и власть имели какое-либо влияние на его прибытки. Сие испытал я пятилетним моим пребыванием в Пензе. Он ценил губернатора нашего очень худо, а меня знал как молодого человека ему издалека роднею, а еще того далее знакомого, однако лишь узнал, что я прибыл в Пензу, как прислал нарочного меня пригласить к себе в гости чрез письмо, в котором уже называл меня другом. Итак, мы поехали к нему. Всякая ласковость и неумеренное дружества изъявление были предварением нашего знакомства и началом тех низостей, какие после он употреблял противу меня и кои свидетельствуются письмами сего льстивого человека. У него погостили мы двои сутки, он нас употчевал, умучил светскими вежливостьми и сам замучился ими. Вот портрет соседа нашего, которому, однако, по благосклонным к нему отношениям меньшого двора, должны были все, а паче я, равно меньшого двора милостьми взысканный, хотя уже от него и забытый, обязанным себя считал, ежели не во всем, наступя на правило совести, ему угождать, по крайней мере во многом, принуждая жесткость нрава моего, норовить.
Свободное копирование
