Все это только приятные или противные эпизоды. Главная мысль, которая все наше семейство занимала и в досуг, и в суету была та, чтобы видеть меня паки в службе и у дел. Отец мой по старости лет и болезням не мог ожидать лично для себя никакой почести. Сына имел одного меня. Зять оставил гвардейскую службу в одно время со мною майором, следовательно, на меня только могли все в доме вымаливать у Бога чинов, званий и всех игрушек суетного мира. Человек никогда настоящим не доволен, каждый хочет переменить свое состояние, несмотря на то, что часто самая лестная новость хуже посредственной старинки. Ошибки скоро приметны, но никто, глядя на другого, не учится из опытов, у всех при неудаче сторонней вырывается следующая мечта: "Это случилось с таким-то, а со мной не может случиться". Велико слово русское авось! Оно разрушает царства, гонит полки, оно покорило нам Бендеры при Панине, оно и меня решило на самый важный шаг.
Рассуждая однажды вечером с батюшкой о праздности моей, приметил я из слов его, что ему хотелось, чтоб я ехал в Петербург добиваться места. Ехать в Петербург! Это меня ударило в голову. Легко сказать -- тяжело исполнить. С этим впечатлением пришел я в свой угол спать и долго сам с собой вел следующий разговор. Что я буду делать в Петербурге? Доехать туда, жить там и воротиться домой -- убыток верный. Разлука с милою женой, с детьми, с семейством -- огорченье верное. Беспрестанно от завтрого к завтрому ждать обещаемых милостей -- досада верная. Вот наклад поездки. А где же барыш? В мечтах! Посулы, ласки, приветствии -- и ничего полезного. Буду шататься в сенях знатных господ, искать их внимания, на которое они так скупы. Буду гнуть спину до колена, но что потом? Один скажет: недосуг; другой: пожалуйте завтра; третий: попросите такого-то, а я замолвлю; четвертый, пятый, шестой, словом, всякий, сколько их ни найдется, посулит много -- не сдержит ничего. А я с пустым карманом, с поношенным абшитом, с кучей визитных карточек и зовных на бал и комедию ворочусь в ту же Москву удвоить сетовании моих домашних. В сих размышлениях не мог я сна дождаться, думал, придумывал, ворочал свое состояние с лица, с изнанки и ничего не находил в нем хорошего в этом предмете. Бог, неутомимый о нас Промыслитель, внушил мне при встрече следующего дня благую мысль, которую я привел в исполнение, и самый успех показал, что я не ошибся, назвав ее благою.
Проснувшись 11 сентября, я вздумал написать письмо к государыне и просить места в гражданской службе. Это был почтовый день. В минуту загорелось воображение, письмо сочинено, опробовано батюшкой, который один был мой ценсор, совет и владыка, переписано набело и в тот же день мною отдано на почту с надписью: "В собственные руки". Так-то сильно мне не хотелось в Питер, что я решился на поступок не весьма обыкновенный. Положась в намерении сем на Бога, я не рассудил ни к кому писать раболепного письма о ходатайстве в мою пользу, дабы самая непосредственность избранного мною к престолу пути была отличительной чертой моего чувства. В конце года поместится копия с этого письма (2). Сохранив переписку приятельскую с Ададуровым, я просил его одного в коротких строках наведываться, что по моей просьбе воспоследует, и меня тотчас уведомить, если она будет иметь хороший успех. Когда человек уступает первому движению, он на все решителен, но потом действует в свою очередь рассудок и пугается иногда разными соображениями, кои прежде не входили в голову, а в сердце их никогда искать не должно, оно только что кипит и побуждает. Итак, по отправлении письма, стали мы все этот шаг одумывать и более представляли себе неудач, нежели успехов. Всякий день умножал наши страхи, и мы очень боязливо ждали развязки. По расчету нашему письмо должно было дойти до рук государыни около 22-го числа. День знаменитый, торжественный в России, в который она некогда венчалась на трон, и в память столь высокому событию всегда разливались милости с престола. Немудрено, казалось, было и мне найти в списке их где-нибудь и мое имя.
В самом деле, 26 сентября прискакал ко мне курьер от Ададурова с известием, что я 19-го числа по именному указу определен в Пензу в вице-губернаторы. Второе место в губернии и почти первое по важности своей в статской службе. Я тотчас отправил нарочного к батюшке с таким радостным уведомлением. Он тогда был в своей подмосковной и, не медля, воротился в город. Тут мы всем домом воздали хвалу Богу, принесли ему благодарную жертву в горячих слезах нашего умиления и с радостию велиею все облобызались. Удача редкая, примерная! Вот как умела Екатерина заставить себя любить во всех углах своего государства.
Напрасно было бы здесь вымышлять, какой пружиной все это так устроилось. Теряться в догадках не нужно, все просто и натурально. Бог благословил, Екатерина приказала, и все тут. Государыня, обыкновенно, изволила сама читать те письма, кои подписывались в собственные ее руки, она ни на кого не слагала с себя обязанности вслушиваться в голос, посылающийся из сердца ее подданного прямо к ней самой. Тогда редко ее беспокоили подобные надписи потому, что она не жаловала ни дерзости, ни шуток, и, следовательно, или правда, или отчаяние руководствовало пером на обертке такого письма. Секретарь должен был ей поднести мой конверт. Государыня прочла, и как в то же утро докладывано ей было о увольнении по просьбе пензенского виц-губернатора статского советника Копьева, то государыня, приказав его отставить с пансионом, вместе с тем повелеть изволила и меня определить на его ваканцию. Охотников на нее было много, и сильно старались о некоторых весьма крупные господа, как например: о князе Хован<ском> дядя его Репнин, о родственнике моем князе Долгорукове Салтыков Н. И., о князе Трубец<ком> генерал-прокурор тогдашний князь Вязем<ский>, о пензенском помещике и председателе Верхнего земского суда Кол<окольцове> хлопотал и сам даже Безбородко, но как между ваканцией и наполнением ее прошла одна может быть четверть часа, то все эти ходатаи и не успели спохватиться, и каждый начал опять до новой ваканции возить ко двору записку в кармане о своем клиенте. Что мне до того за дело? Я при месте и путем самым лучшим, когда достиг своей цели без поклонов поработительных, стоек в передней и не заплатя никому за то ни гроша, ниже весовых денег за письмо на почту (так было в обыкновении), все покровительства мимо, и вместо их угодил такой человек, который, живучи в Москве, сидел на печи и толкался в народе. Счастливая минута!
Свободное копирование
