Детей бедных родителей весной отпускали на три месяца домой для помощи по хозяйству. Отпустили и меня.
Демобилизованные солдаты организовали секцию при Совете депутатов и, воспользовавшись восстанием кулаков, обезоружили заводской отряд красногвардейцев, поклялись Совету, что будут верны революции, и стали нести охранную службу.
Я записался в этот отряд.
Секции выдали оружие с условием, что она будет отступать вместе с последними отрядами красной гвардии.
Бои шли уже у Сватовой.
Мы несли караульную вахту на железнодорожном мосту через Донец. Ночью я стоял в карауле и тревожно вглядывался в кусты, в темноте казавшиеся живыми существами, врагом, который коварно подкрадывается с динамитом, чтобы поднять в воздух железную громаду, гудящую и колеблющуюся под моими ногами, слитую с симфонией звёздной ночи. Тихо плыл в дымке молодой месяц над могучими горами, над лесом и водой, и свет его осторожно касался штыка и печально дрожал на затворе моей винтовки.
Был тёплый, погожий день. И вдруг тревожно и пронзительно закричал заводской гудок. Бесконечно долгий крик, бьющий по нервам, он звал к бою. Я схватил винтовку и побежал на улицу.
На заводе уже гремели выстрелы и гулко ухали пушки. А по «чугунке», протянувшейся полукругом через село, грозно и бесшумно двигались броневики. Они открыли огонь по заводу и селу, они оборонялись от солдат и спровоцированных заводской администрацией рабочих, которые не дали им сжечь паром через Донец.
Красногвардейцы тесными рядами стояли на открытых платформах с винтовками к ноге и всё падали и падали под пулями своих обманутых братьев.
Я не захотел стрелять по ним и отдал свою винтовку одному из солдат.
Тут ко мне подлетает на коне мой родственник Холоденко, начальник отряда солдатской секции.
— Ты чего без винтовки?
— Сейчас пойду за ней.
Он с подозрением посмотрел на меня и помчался дальше.
Когда я бежал, переулки были заполнены стрельбой так, что казалось, стреляют совсем рядом, я не выдержал и послал пулю в далёкий эшелон. Теперь я знаю, что эта пуля не убила никого, потому что я целился в крыши вагонов, но она поразила моё сердце.
Красные броневики отошли от Лоскутовки и стали бить по штабу.
После каждого выстрела в воздухе тонко шумели снаряды и вздымались облачка взрывов, а когда снаряд попадал в железнодорожное полотно, то казалось, что грохочет и разлетается весь мир.
Им отвечали заводские пушки за горой.
Бой прекратился, и красногвардейцы прислали к нам делегатов. Они ехали в фаэтоне в золотом мареве дня, подтянутые и спокойные.
В штабе я увидел нашего красногвардейца Михаила Вельцмана.
Он стоял, перепоясанный пулемётными лентами, и слушал члена Совета Ажипу.
Тот страстно и горячо говорил:
— Дорогие красные орлы! Вас не поняли, и вот вы, разбитые и озлобленные, отступаете по окровавленным полям Украины. Вас никто не поддерживает. Но придёт время, когда вас позовут и вы вернётесь сюда — могучие, светлые и непобедимые.
Я ушёл, но долго ещё перед моими глазами стояло печальное лицо красного героя.