Я был в посёлке Володарского у Фани и утром солнечного воскресного дня 22 июня 1941года. Чёрная настенная тарелка репродуктора передавала речь В.М. Молотова без больших эмоций, а оценить степень надвигающейся беды мы тогда не могли. Наш проходной двор в Брянске быстро заняли для штабных машин, поставили часовых у ворот. Нам, ребятне, это нравилось.
По вечерам над городом пролетали десятки немецких самолётов в направлении Москвы, но наш город они не бомбили. Потом прилетел всем известный асс - испытатель самолётов Коккинаки. На аэродроме были расстреляны несколько офицеров ПВО города как предатели, не вводившие в действие городскую противовоздушную оборону. Её ввели, несколько зенитных батарей стреляли по немецкой армаде, но не очень эффективно, мы обнаружили один сбитый юнкерс. В ответ на эту стрельбу немцы снижали несколько самолётов и методично уничтожали улицу за улицей. Летали беспрепятственно, низко, выборочно охотились за людьми, отстреливали их. Первые бомбёжки наводили ужас, особенно ночью. При очередном налёте люди бросились в наш глубокий овраг, скатывались с криками с его крутизны в темень. Днём мама шла домой, и у окон нашего дома её сбил с ног ударом руки военный. Я потом видел след пулемётной очереди на месте, где была мама.
Штабные офицеры предложили мне с приятелем проехаться к Десне, купаться. Река рядом, но военная машина с оружием. Мы будем её охранять! На пляже было жарко, много людей. Мы забрались в тень, под машину, а офицеры купались. Внезапно из-за облака вынырнули немецкие самолёты и расстреляли пляж и речку. Убитых было много. Мы уцелели, хотя машину прошила очередь, приехали домой, а моя мама без сознания: ей сказали, что с пляжа никто не ушёл живым, собирают трупы.
Постепенно привыкли к бомбёжкам, сбрасывали зажигательные бомбы с крыш, перестали бегать в земляные траншеи-щели. Были мощные налёты, помню, в погребе собрались разные люди, стены сотрясались, а люди молились на разных языках - вспомнили свои молитвы: русские, татарские, еврейские. Затем был перелом от страхов к фатализму — что, мол, будет, то будет, но бед войны мы ещё не знали. Уснул у наших ворот мальчик-солдат, часовой. Мы взяли его винтовку, поставили за дверь, и хотели поиграть с ним. Не успели, его разбудил офицер, и быстро приговорили к расстрелу. Фронт был рядом. Мы винились, но спасли мальчишку-солдата наши матери и штабной чин, живший у нас. Взрослели. Отец был призван в местное ополчение, формирующееся из немолодых людей для борьбы в лесах. Армейской выучки у них не было.
Вот эпизод - переброска грузов на лошадях в лес. Запрягают лошадь, а хомут рвёт ей уши, не перевёрнут. Отец умел обращаться с лошадьми, стал старшим. Конечно, из этих людей не родилось знаменитое партизанское движение на Брянщине. Они погибли, часть этих нестроевых взяли в конвойные для эшелонов с грузами, туда попал и отец. Выявление нравственных устоев при опасности произвела эвакуация. В городе она не была организована. Наши соседи Гитлевичи бросили на произвол судьбы детей Хаимовых - своих родичей, исчезла наша родня из посёлка Володарского. Вечером пришёл наш жилец, пожилой офицер. Сказал, что фронта нет и, если за ночь мы не уедем, то погибнем. Он знал, что говорил.
Днём по центральной улице города 3-го Интернационала шли наши войска из-под Смоленска. Солдаты опирались друг на друга, винтовки тащились, на лица смотреть было тяжело - смертельная усталость и безразличие.
Вестей от отца не было, взяли мы несколько буханок хлеба, бидон с топлёным маслом и мёдом, заготовленный мамой, денег было мало, а вещи наши не представляли ценности, добрались до железнодорожной станции. Там стоял товарный состав с обгоревшими вагонами. Влезли на открытую платформу и терпеливо ждали: выбора не было, а ночью горелый состав начал движение.
Свободное копирование
