Вообще при разработке планов реконструкции заводов и приспособления их к производству броневой стали возникло много разногласий. Особенно острая борьба началась в связи с реконструкцией Южного завода.
На заводе образовались две группы. Одна группа – во главе с директором завода и главным инженером – внесла предложение приспособить для отливки броневой стали третий мартеновский цех и отливать сталь в многогранные изложницы. Другая группа – во главе с представителем Военморфлота – предлагала реконструировать первый цех, а сталь разливать в плоские изложницы.
Наркомат решил послать на завод экспертную комиссию металлургов и разобраться на месте. Я должен был возглавить эту группу. Перед отъездом на завод Тевосян посвятил меня во все перипетии происходившей, борьбы.
– К сожалению, спор вышел уже за рамки чисто технического характера. Дело в том, что поступили заявления, в которых директор и главный инженер завода обвиняются в прямом вредительстве. Предложенный ими план реконструкции кое-кем расценивается как попытка сорвать производство брони. Будь осторожен в выводах и высказываниях. – На прощание Тевосян пожал мне руку и сказал: – Желаю удачи, миссия у тебя очень тяжелая.
На следующий день с группой специалистов я выехал на завод. Дела здесь обстояли куда хуже, чем я предполагал. Война двух групп шла в открытую. На стороне военпреда был начальник заводской лаборатории, недавно прибывший на завод. В недавнем прошлом учитель средней школы, он совершенно не знал производства. К тому же это был человек очень мягкий, нестойкий в своих убеждениях.
Мы внимательно выслушали обе стороны.
Проект, предложенный дирекцией завода, был, несомненно, разумным. Его реализация открывала возможность построить технологический процесс производства на высоком техническом уровне. Реализация проекта военпреда вызвала бы значительно большие расходы, а предложенный им технологический процесс не гарантировал получение металла высокого качества, так как в основе технологии лежали устаревшие методы производства. Почему военпред так ревностно защищает свой проект? Ведь производственный процесс ему известен лишь понаслышке. Что им руководит? Беспокойство честного человека, полагающего, что делается не то, что нужно? Стремление сделать все возможное, чтобы не допустить ошибки? Может, он просто заблуждается и искренне верит в то, что его предложение разумно? Но ведь это один из старейших заводов, здесь много специалистов, превосходно знающих дело мастеров, умеющих правильно делать технические оценки. Говорили ли с ними? А каково мнение мастеров, квалифицированных рабочих, сталеваров, прокатчиков?
Я решил поговорить прежде всего с цеховыми работниками. Собрал совещание работников мартеновских цехов и спросил:
– Вы вопросы реконструкции завода обсуждали?
– Немного об этом говорили, – сказал один из присутствующих.
– Ну, и какое ваше мнение, где следует качественные стали готовить – в первом или третьем цехе?
– В третьем-то, конечно, лучше. Тут даже сомнения никакого быть не может, – сказал один из лучших сталеваров завода.
На следующий день меня пригласили в областной комитет партии. Прежде чем выехать туда, я позвонил в Москву Тевосяну и сказал о том, что в обкоме, по всей видимости, хотят послушать наши выводы.
– Советую тебе никаких выводов пока не сообщать, даже предварительных. Так, пожалуй, можно много дров нарубить. Сначала все обстоятельно рассмотрим в наркомате, а потом уже и сделаем выводы. Вот так и скажи в обкоме, а я туда позвоню.
Меня принял один из секретарей обкома. В кабинете у него уже сидели военпред и еще несколько человек. Когда я поздоровался со всеми, секретарь спросил меня:
– К какому же выводу пришла комиссия?
– Пока еще изучаем материалы, – сказал я.
– Вы ведь, кажется, уже несколько дней находитесь на заводе, и общее представление, вероятно, у вас сложилось? Мы тоже занимались вопросами реконструкции завода. Дирекция не дело затевает.
Несмотря на предупреждение Тевосяна, я все-таки не выдержал и ответил:
– Реконструкция, намеченная ими, по-моему, разумна.
Секретарь обкома нахмурился.
– Значит, вы полагаете, что и военпред, и начальник лаборатории, и все мы неразумные люди? Так, что ли? А не слишком ли вы смело судите? Никто на заводе проекта, предложенного дирекцией, не поддерживает. Или, по вашему мнению, на заводе нет разумных людей?
– Есть, – и я рассказал о мнении лучших сталеваров. – Надо было бы внимательнее рассмотреть все вопросы реконструкции с рабочими и специалистами завода, – добавил я.
– Хорошо, мы еще раз разберемся. Нам не менее дороги интересы обороны страны, чем вам, – раздраженно проговорил секретарь.
Как хорошо, что я переговорил перед отъездом с Тевосяном. Совершенно очевидно, что их не легко переубедить. Они сформулировали свою точку зрения и направили свое предложение в Москву.
А тут еще эта «бледная немочь» – заведующий лабораторией. Вместо того чтобы твердо высказать свою точку зрения, вертится, как сорока на суку: «И так, конечно, можно было бы, по и этот проект приемлем».
«Почему все-таки они не поговорили по-настоящему с работниками цехов?» – подумал я.
Мы кончили разговор, холодно распрощались, а на следующий день комиссия выехала в Москву.
В итоге план реконструкции завода был принят не тот, что предлагал военпред. Наша комиссия дала ему по достоинству убийственную оценку. Мы поддержали план реконструкции, предложенный дирекцией завода.
Свободное копирование
