На пороге войны - 2

В эти дни я часто встречался с Тевосяном. После перехода из Главспецстали в Наркомат оборонной промышленности он впачале был начальником Главного управления по производству брони, но затем его назначили главным инженером управления военного кораблестроения. Это многих изумило: металлург – и вдруг главный инженер по кораблестроению. Если бы он стал начальником главка – это еще куда ни шло. Начальник главка лицо административное, главный же инженер должен решать все технические вопросы. Но скоро разговоры смолкли – Тевосян был утвержден начальником этого главка, а затем заместителем наркома. Те дни, когда Тевосян был главным инженером, он использовал для детального ознакомления с техникой судостроения. Его стол был завален книгами, справочниками, альбомами военных кораблей.

Как-то Тевосян, показывая на книги, сказал:

– Не думал, что вновь придется к зачетам готовиться. Но это более серьезно, чем сдать любой зачет. Завтра заседание в Морском штабе – будет рассматриваться план производства военных кораблей. Там экзаменаторы куда строже, чем были у нас в Горной академии.

– Ты у наркома был? – спросил он меня.

– Нет.

– Рухимович сказал мне, что собирается с тобой поговорить. Знакомиться будет. Он ведь тоже здесь новый человек. Ты его должен помнить по Горной академии – он нам в свое время крепко помог.

И Тевосян напомнил мне давно минувшее.

В 1922 году Главпрофобр, руководивший всеми высшими учебными заведениями, намеревался закрыть Московскую горную академию – трудно было обеспечить все вузы топливом, а студентов – питанием. Отстаивать тогда Горпую академию стали сами студенты. На общем собрании партийной организации было решено направить студентов в те организации, откуда они пришли в академию.

– Нельзя допускать, чтобы академию закрыли, – кричал студент Володя Уколов. – Надо ехать на места – в Баку, в Грозный, в Горловку и просить нефтяников и горняков оказать нам помощь. Им ничего не стоит послать несколько вагонов угля или цистерну-две нефти. А нам этого на год хватит. Пошлите меня в Донбасс к Рухимовичу. Я знаю, он не откажет. Это настоящий большевик.

Рухимович в то время работал в Донбассе. Его работу высоко оценил В.И. Ленин. Выступая на IX Всероссийском съезде Советов, В.И. Ленин с большой теплотой сказал тогда, что Рухимович работал «с чрезвычайной преданностью и чрезвычайным успехом».

– Рухимович поможет, – с большой убежденностью сказал Уколов и добился того, что его направили тогда в Донбасс.

И действительно, Рухимович помог. Из Донбасса в адрес Московской горной академии пришло несколько вагонов угля. Это в те годы было таким подспорьем, что вопрос о закрытии академии был снят с обсуждения…

– Может быть, нам и не удалось бы стать инженерами, если бы Рухимович тогда нам не помог, – в каком-то раздумье произнес Тевосян. – Так что с его помощью мы инженерами стали, ну, а теперь при его содействии судостроителями будем.

…У Рухимовича мне довелось побывать всего один раз, но даже это единственное посещение запомнилось.

Когда я вошел к нему в кабинет, он поднялся с кресла и, протягивая руку, произнес:

– Садитесь, – и сам сел, но не за свой рабочий стол, а в торце длинного стола, за которым происходили заседания коллегии наркомата. – Вашему управлению поручается делать броню. Дело это для нашей страны новое. Хотя мы и производим броневые стали, но это не то, что нам нужно. Необходимо будет поставить серьезные исследования и создать те типы броневой защиты, которые нам необходимы для военных кораблей, танков, строительства оборонных рубежей и, может быть, даже для авиации. Вы знакомы с этпм производством?

– Самому изготовлять броневые стали не приходилось. Последние два года я специализировался на ферросплавах, работал на Челябинском ферросплавном заводе.

– Знаю, мне Тевосян о вас рассказывал. Я ведь тоже производством вооружения не занимался, – тихо произнес Рухимович, – но партия поручила, и теперь нужно будет этим делом заниматься. У нас у всех одна основная специальность – мы большевики.

Рухимович задумался.

– Вы ведь с Тевосяном изучали производство качественных сталей на заводе Крупна? Видели, вероятно, как немцы и броневые стали изготовляют?

– Видел. И не только на заводе Круппа, но и на заводе Рохлинга в Вецларе.

– Ну вот, вам и карты в руки. Это уже много. Другие этой возможности не имели. Трудно будет – обращайтесь ко мне, чем смогу – помогу. Начальник управления и главный инженер главка у вас очень хорошие партийные товарищи. Они вам подробно расскажут, что конкретно вам нужно будет делать. Тевосяна я тоже просил помочь, вам на первых порах.

Рухимович опустил голову на скрещенные на столе руки.

– Задачи перед нами стоят большие и нелегкие. Самое трудное заключается в том, что решать их надо очень быстро. В этом сейчас главное.

На меня был направлен спокойный взгляд наркома.

«Какие у него уставшие глаза, – промелькнуло у меня в голове, – и эти сине-зеленые подглазники. Так же, как и Тевосян, работает много и мало спит. Для сна нет времени. Дел много, и все срочные».

– Желаю успеха, – Рухимович поднялся и протянул руку. Рука теплая, и в глазах также теплота.

Вышел я от Рухимовича с хорошим настроением. Ну вот, как будто бы и ничего он мне особенного и не сказал, а разговор запомнился и вызвал радостное чувство.

В то время, когда необходимо было быстро организовать сложное производство самых различных видов современного оружия, в Наркомате оборонной промышленности нужен был руководитель, заслуживающий большого доверия. Таким и был Рухимович, старый революционер, принимавший активное участие в революционном движении с 1904 года и имевший огромный опыт руководящей работы.

В дни Октябрьской революции он был председателем Харьковского военно-революционного комитета и участвовал в установлении Советской власти в этом крупнейшем промышленном центре. В 1919 году он был членом Совнаркома Украины и членом Реввоенсовета 14-й армии.

После окончания гражданской войны, когда главными стали хозяйственные задачи, Рухимович был направлен на работу в угольную промышленность. В начале двадцатых годов он руководил одной из основных организаций по добыче угля на Украине – трестом Донуголь, а в начале 1930 года его назначили управляющим Кузбасугля. Затем он был утвержден заместителем наркома тяжелой промышленности СССР. Отсюда он и пришел в новый Наркомат оборонной промышленности.

Рухимович был хорошо известен партии. На XIII съезде он был избран членом Центрального Комитета партии и с тех пор находился в составе ЦК.

Но, к сожалению, Рухимович недолго пробыл на посту руководителя оборонной промышленности. Он был заменен М.М. Кагановичем.

На мой вопрос, чем вызвана эта замена, Тевосян сказал, что ему ничего не известно. Видимо, у Тевосяна не было желания продолжать этот разговор, и он сказал:

– Давай думать не об этом, а о том, что необходимо сделать, чтобы справиться с порученным нам делом.

В ту пору братья Кагановичи были в чести. Л.М. Катанович считался крупным организатором и хорошим оратором. Он занимал большие правительственные посты. Одно время был наркомом тяжелой промышленности, затем наркомом путей сообщения, руководил строительством Московского метрополитена. М.М. Каганович был назначен наркомом оборонной промышленности, а Ю.М. Каганович – заместителем наркома внешней торговли.

С Михаилом Кагановичем мне довелось проработать почти два года. Это был грубый, шумливый человек. Я никогда не видел его с закрытым ртом – он всегда говорил и всегда поучал, любил шутить, но шутки его были часто неуместны, неостроумны и оскорбительны для тех, кого они затрагивали.

В то время и родилась острая и едкая шутка. Нарком у себя в кабинете рассказывает сидящим за столом анекдоты. Все смеются за исключением одного. К нему наклоняется сидящий рядом и говорит: «Ты что не смеешься?» – «А чего мне смеяться. Я не в вашем наркомате работаю».

М.М. Каганович плохо разбирался в технике дела и наркоматом по существу руководили его талантливые заместители И.Т. Тевосян, Б.С. Ванников и М.В. Хруничев. Они направляли работу всех главных управлений, заводов, много внимания уделяли огромному строительству. Каганович большую часть времени представительствовал на разного рода совещаниях. Когда он приезжал в наркомат, то собирал заседания, на которых, обычно, кого-нибудь распекал или осмеивал.

Как-то я был свидетелем разговора, когда Хруничев в сильном возбуждении сказал, обращаясь к Ванникову:

– Как хочешь, Борис Львович, но этого дальше сносить нельзя, надо о наркоме поставить вопрос в правительстве.

– А как это ты, интересно узнать, поставишь? Исправить его нельзя – он от роду такой. А для того чтобы снять с поста – надо иметь более веские мотивы, чем грубость. Нас спросят: «Ну, а в руководстве наркоматом он какие-нибудь грубые ошибки допускает?» Что мы на это ответим? «Нет, не допускает, потому что все предложения мы готовим, и все приказы наркома по руководству промышленностью также нами разрабатываются». – «На что же вы жалуетесь тогда, чего вы хотите? Чтобы над вами был начальник, который бы вам не грубил, но и не считался с вашим мнением?» Постановкой вопроса о грубости Кагановича – мы прежде всего самих себя поставим в глупейшее положение. Пришли руководители оборонной промышленности и докладывают не о состоянии пропзводства вооружения, а о том, что нарком ведет себя некультурно. Ты как хочешь, Михаил Васильевич, а я с этим вопросом не пойду.

– Ну, тогда мы, что ли, заместители, давайте зайдем все вместе к нему и поговорим начистоту, – настаивал Хруничев.

– Зайти, конечно, можно и поговорить тоже можно, – как-то нехотя произнес Ванников. – Но только поможет это, как рыбе зонтик.

Мне неизвестно, состоялся ли разговор у заместителей с наркомом или нет, так как наркомат вскоре разделили на четыре, а еще через несколько месяцев М.М. Каганович оказался не у дел…