Речь В.А. Панаева на юбилейном обеде в честь Д.В. Григоровича

РЕЧЬ В. А. ПАНАЕВА НА ЮБИЛЕЙНОМ ОБЕДЕ В ЧЕСТЬ Д. В. ГРИГОРОВИЧА

31 октября 1893 года

Господа, я нахожу нужным обратить ваше внимание на некоторую неопределенность взглядов, которая существует в известном круге общества относительно той роли, какая выпала на долю Дмитрия Васильевича в истории освобождения крестьян.

Я знаю Дмитрия Васильевича сорок семь лет, и в моей памяти совершенно свежи те впечатления, которые производили в обществе его произведения из крестьянского быта.

Тогда все поразились небывалым до сих пор родом литературы, им избранным.

Одни — и это было большинство — относились к произведениям Дмитрия Васильевича чрезвычайно симпатично.

Другие — составлявшие меньшинство — среди которых встречались и литераторы,— находили, что общество не может интересоваться литературой, рисующей жизнь простолюдинов.

Но Дмитрий Васильевич упорно шел по пути, им начертанному и им первым проложенному.

Общество пристально читало его произведения, и надо заметить, что они особенно нравились женщинам.

А кто же, господа, может сомневаться б том, что женщина вообще играет большую роль в умственном нашем развитии.

— Tiens, tiens! Mais c'еst bean: nous ne savions pas du tout, que ces pauvres gens-la eprouvent les memes sentiments que nous autres*.

Послушайте, послушайте! Как это хорошо; мы бы совсем не знали, испытывают ли эти бедные люди те же чувства, что и мы (фр.).

Такие-то или им подобные отзывы мы постоянно слышали от дам.

И вот мы, строгие судьи, удивились, что произведения Дмитрия Васильевича могут нравиться женщинам, и стали глядеть на эти произведения более внимательно.

Конечно, интеллигентный класс общества имел некоторые смутные понятия о быте простого народа, но о психической стороне их жизни решительно никто не имел никакого представления.

И вот Дмитрий Васильевич рисует перед нами не маленькие эпизодические пейзажи, а огромные картины, в которых мы увидали, что между простолюдинами совершаются романы и драмы, совершенно подобные тем, какие совершаются и в образованной среде.

Коротко говоря, общество знакомилось тогда впервые с бытом крестьян не только с материальной стороны, но, главным образом, с духовной их жизнью.

Я упираю именно на этот характер произведений Дмитрия Васильевича. Конечно, каждый более или менее внимательный наблюдатель мог бы рисовать картины материальных условий быта крестьян, но Григорович не остановился на этом: он пошел вглубь, он крепко полюбил простолюдина и развернул перед нами его душу. Честь ему за это и слава!

Произведения его стали читаться с жадностью, и едва ли находился в то время хотя один мало-мальски образованный человек, который не знакомился с ними (...)

При всем моем глубоком уважении к величайшему нашему художнику, покойному Ивану Сергеевичу Тургеневу, чувство справедливости требует признать за Дмитрием Васильевичем первенство,— как в зарождении в нем идеи, так и в серьезном выполнении задачи ознакомления общества с духовным и материальным бытом крестьян путем верных и сердечно-прочувствованных беллетристических творений.

Пусть беспристрастный наблюдатель проследит ход и характер литературы тогдашних времен, и он не будет в состоянии отвергнуть факты и выведенного из них мною определенного взгляда.

Итак, пью за здоровье смелого и упорного пионера в раскрытии обществу психической жизни нашего простолюдина.