Крутой поворот -1

Глава 13. Крутой поворот

«А слава... луч ее случайный»

(Пушкин. Сцена из Фауста)

Возможно, что закончив предыдущую главу, ты, дорогой читатель, пожалел о том, как бесславно закончилась моя научная карьера. Я, признаться, и сам был этим немало огорчен. Столько усилий потрачено! Столько блестящих перспектив по дороге отвергнуто! Мог ли подумать я тогда и поверишь ли ты сейчас, что спустя 30 лет после описанных событий мое имя будет известно во всех биохимических лабораториях мира? И что моего сына Андрюшу, тоже молекулярного биолога, работающего в США, на каждой научной конференции, где полагается пришпиливать к одежде карточку с указанием фамилии, непременно кто-нибудь да спросит, не родственник ли он «того» Остермана. А наиболее любопытные еще и поинтересуются: «Он жив еще?» Жив, жив и даже надеюсь закончить эту книгу, прежде чем мне стукнет 80 лет.

Быть может, если бы тогда, в 79-м году, кто-то всемогущий мне гарантировал работоспособность еще на четверть века, я так или иначе освоил бы иммунохимию и закончил свой «решающий эксперимент». А может быть, и не окончил, потому что разочарование в науке уже бродило в моем подсознании. Но об этом позже. А пока следует объяснить, каким образом этот самый «луч случайный» упал на мою голову.

Оказавшись выкинутым в коридор лаборатории Баева, хотя никто мне приказа о переводе (куда?) не предъявлял, я бы должен был подать в дирекцию заявление об увольнении. Но я свою гордыню смирил по следующим двум причинам. Во-первых, оставалось еще три года до пенсии. Было бы несправедливо мне оказаться на улице после всего, что я сделал для Института. И продолжал делать, так как текущий ремонт и обновление приборного парка для научно-исследовательского института процесс непрерывный. Я, как и прежде, его курировал в качестве председателя научно-технического совета. Должность не штатная, но возглавить этот совет мне поручил лично сам Энгельгардт. Во-вторых, мне все-таки хотелось уйти «с честью», сделав что-то, что оправдало бы мое двадцатилетнее пребывание в должности научного сотрудника.

Формальная сторона дела легко уладилась. Я перешел в том же качестве старшего научного сотрудника в небольшую отдельную группу, которую возглавлял Коля Гнучев. Эта группа тоже занималась техническим обеспечением, но по линии «оргтехники»: всякая мебель, холодильники, первые компьютеры и прочее. Коля был намного моложе меня. Парень простой и добродушный. Мы с ним поладили. Он от меня ничего не требовал. Иногда советовался.

Мои размышления о том, чем бы я мог завершить свою научную карьеру, шли вот по какому руслу. Все-таки мой «багаж» был в некотором роде уникальным. Начать с образования. Физическое плюс техническое плюс биохимическое — самостоятельно приобретенное как из книг, так и благодаря большому опыту экспериментальной работы. Особенно важна была первая составляющая. В 11-й главе я рассказал, как американские физики после Хиросимы перешли работать в биологию и принесли с собой совершенную физическую аппаратуру. Используя ее, они разработали новые методы исследования живых объектов на молекулярном уровне. Естественно, что в основе этой аппаратуры и этих методов лежали физические явления и законы. Мало кому из биологов они были известны.

Поэтому эксперименты с применением этих методов у нас в СССР ставились, как правило, без понимания их физической сущности — способом «проб и ошибок». Или путем скрупулезного копирования постановки аналогичных опытов американскими учеными — бывшими физиками или биологами, работавшими в контакте с ними. Между тем такое копирование было делом рискованным. Не совсем идентичный объект исследования, не той чистоты химические реактивы, не должным образом отрегулированная аппаратура... и результаты всего дорогостоящего эксперимента (реактивы, в основном, импортные) оказываются в раковине. Новая попытка, опять неудача... и еще одна кругленькая сумма в иностранной валюте «утекает» в канализацию. В моей экспериментальной работе такие неудачи случались, но, как правило, одной пробы было достаточно. Проанализировав полученный результат, я сознательно корректировал условия проведения опыта и редко когда ошибался.

 Кроме специального образования, у меня был 20-летний опыт непосредственной работы руками (ввиду «малочисленности» моего штата лаборантов). Важнейшие методы исследования я отлаживал сам. Другие методики, с которыми мне не приходилось иметь дело, я довольно хорошо изучил «заочно». Мне, физику и инженеру, было интересно следить за тем, как совершенствование физических методов исследования позволяет ученым продвигаться вглубь полного загадок и поразительно совершенного мира молекулярных основ жизни. Я выбрал десять ведущих иностранных научных журналов. Наша библиотека получала их регулярно. Просматривал каждый номер — все его, как правило, далекие от моих научных интересов статьи. Только в той их части, где подробно описывалась методика эксперимента. Без такого описания, помещенного в определенном месте, статью не принимал ни один научный журнал. Сопоставлял модификации сходных методов и соответствующие результаты у различных авторов. «Вживался» в их трудности и проблемы. Это чрезвычайно увлекательное занятие. А какие находки, какие красоты движения мысли открывались подчас в этих лаконичных описаниях! Все интересное — выписывал. К моменту расставания с экспериментальной работой в 85 ученических тетрадках в клеточку, исписанных мелким почерком, было сделано 1970 записей, относящихся к методам исследования белков и нуклеиновых кислот. (Я все-таки ограничил поле своих интересов этими двумя важнейшими объектами живой природы на молекулярном уровне.)

Наконец, у меня был определенный педагогический опыт. Быть может, даже некоторый талант в этом плане — без него работать в школе невозможно. А также небольшой, но тоже успешный опыт лекционной работы. Один семестр я читал лекции по методам и приборам для преподавателей биологического факультета МГУ.