После моего неудавшегося дебюта двери училища были для меня закрыты. Новая эта разлука была настолько чувствительна, что, во избежание ее повторения, я чуть не решился жениться на любимой девушке, как только ее весною выпустят на волю.
Решимость мою изложил я матушке в трогательном письме, слезно умоляя ее согласиться на мой брак и не мешать моему счастью.
Ответ не заставил себя ждать. Внушенный, без сомнения, бабушкой, вероятно, ею даже продиктованный, он отличался энергией и строгостью. Матушка объявляла, что не только не позволяет мне жениться, но считает самую мысль безумием и с настоящего времени перестает посылать мне ежемесячное содержание. Матушка гораздо бы лучше сделала, приехав в Петербург; она,— я узнал потом,— совсем было на это решилась, но удержана была бабушкой, уверившей ее, что все это пустяки, которыми не стоит тревожиться, что достаточно прекратить мне высылку денег, чтоб я одумался и перестал бесноваться.
Я положительно не знал, что предпринять. За советом к Шудану я уже не мог обратиться; он оставил Академию после того, как знакомый помещик пригласил его к себе в деревню строить часовню. Вскоре после него я также выехал из Академии и нанял комнату, отдававшуюся внаем при квартире старого золотильщика. За комнату было уплачено за месяц вперед; у меня оставалось еще несколько денег, но их едва ли было достаточно, чтобы прожить следующий месяц. Рассчитывать на то, что хозяин квартиры будет ждать уплаты, было несбыточно.
Кстати, об этом хозяине: это был тип своего рода, у него на все были оригинальные взгляды. В то время, как я жил у него, любимым предметом его разговора была Тальони, сводившая тогда с ума петербургскую публику; хозяин мой никак не мог переварить общего восторга; он постоянно утверждал: "Верьте мне, все это у нее один обман, отвод глаз... Теперь даже все это открылось; платили столько денег, чтобы смотреть, как подпрыгнет да в воздухе так долго мается; что ж бы вы думали? — все это был один обман... Стали это провожать ее, как она уезжала,— смотрят, а это у ней все крылья были подвязаны..." Напрасно старался я дознаться, где нашли у нее крылья, в каком именно месте, ответ был одинаков: "Крылья подвязаны, да и все тут". На вопрос мой, почему, дожив до преклонных лет, он не женился, объяснение было следующее: "Собирался я сколько раз, да все как-то не выходило; в первый раз попалась было хорошая девушка, и приданое за ней было изрядное, да узнал я, что она побочная дочь, я и не согласился".—"Не все ли равно? — говорил я.— Сами же вы уверяли, что она хорошая девушка".—"Нет, невозможно,—возражал он с горячностью,— невозможно, помилуйте-скажите: побочная дочь... Потом такой был случай,— продолжал он,— встретилась другая девица, также хорошая, приданого семьсот рублей, опять пришлось отказать: у нее на левом глазу бельмо открылось..."—"Так что ж такое?"—"Нет, помилуйте, никак невозможно! При нашем мастерстве как-нибудь повздоришь, зацепишь невзначай за правый глаз, она совсем ослепнет; что я буду тогда со слепой-то делать? Никак невозможно!.." Но о нем довольно.
Свободное копирование
