Записки атамана Денисова - 40

XVII

Движение русских войск и с ними казачьих полков из Италии в Швейцарию. - Переходы через Альпы. - Болезнь Денисова. - Выход из гор, зимние квартиры и обратный поход на Дон.

1799

Выступив с русскими войсками из Италии в Швейцарию и прибыв 4 сентября 1799 г. в Таверно, Суворов узнает тут, что обещанных австрийцами мулов для поднятия обоза армии не доставлено. Это чрезвычайно огорчило его, вынуждая отложить предположенную атаку неприятеля у С.-Готарда. В таком затруднительном положении пришла счастливая мысль великому князю Константину Павловичу - употребить под вьюки казачьих лошадей; в горах Швейцарии спешенные казаки могли даже быть полезнее, чем на конях. Суворов обрадовался этой мысли, сердечно благодарил за нее великого князя и велел немедленно приготовить до 1.500 казачьих лошадей под вьюки[1]. Денисов, подойдя к Сен-Готарду, с шестью, все время бывшими в его команде донскими полками и с двумя вновь прибывшими с полковником Курнаковым, оставлен был тут вперед до повеления; "взято только", - продолжает писать он, - "500 человек из всех полков с ружьями, пешие. Наши российские войска пошли вперед. Простояв дня два, или три, я получил повеление со всеми полками своими присоединиться к армии, и немедленно пошел. Проходя через Сен-Готард и Чортов мост, я мыслил, что французы очень испужены или совершенно не разумеют военных действий, что нам позволяют идти в таких местах спокойно: по-моему, достаточно было бы 200 человек пехоты, чтобы нас прогнать или побить. Проходя далее, я увидел, что французы несколько поумнели и в одном месте, где нам должно было проходить узкою долиною между гор, за малым, но глубоко впавшимся, ручьем, засели и могли бы стрельбою из ружей нанесть нам великий вред, потому что, не подвергаясь сами никакой опасности, могли бы, прицеливаясь, стрелять по нас наверное; притом же они и лесом были прикрыты. Не доходя сего версты четыре или более, я остановил свои полки и послал команду отборных людей, на добрых лошадях, с тем, чтобы непременно доехали до первозадних войск, идущих впереди, и разведывали: не предстоит ли нам опасности. Когда они проезжали сказанное выше место, то французы по ним зачали стрелять, где и дорога была узкая, и как сие случилось при начале ночи, то офицер, как знающий должность партизана, по храбрости своей не остановился, а приказал команде ехать большою рысью, отчего и не потерял казаков, кроме четырех раненых. Он послал о том мне донесть, а сам поехал далее и в 20-ти или около 30-ти верстах нашел генерала Мансурова с 3-мя пехотными полками, оставленными для защиты нас, - о чем также скоро донес мне. Но я, по первому извещению - что неприятель решился нас атаковать, созвал полковых начальников, распорядил кому вперед идти и кому идти за которым полком, приказал немедленно и в ночь идти, рысью, в два конь. От сего распоряжения мы столь благополучно прошли, что неприятель, или полагая, что по темноте неудобно стрелять, или что мы ночью не пойдем, не успел нужные места занять, а сделал сие уже при проходе задних - что было уже на заре. Я прибыл к генералу Мансурову и был тем весьма обрадован; а когда ему донес обо всем, с нами случившемся, то он мне сказал:

- За два часа пред этим я был атакован, и, к счастью, французы не знали нашей позиции и сделали большую ошибку, а иначе много бы я потерпел, и Бог знает, чем бы кончилось, потому что неприятеля было много".

"В тот же день генерал Мансуров велел мне с казачьими полками следовать далее к армии, а сам с пехотою шел позади. Мы выступили до захождения солнца по весьма узкой тропинке, где только пешие и могут ходить; с нами были и мулы с вьюками. Мы также не могли ехать на лошадях, а шли пешком, ведя за собою лошадей, и один за другим в одиночку, и всю ночь взбирались на крутую гору. Пред утреннею зарею я увидел внизу, как бы под ногами своими, звезду. Удивляясь сему, не мог доразуметь, что это значит; указывая на оную, я спросил идущего подле меня старого казака, который пояснил, - что это огонь, верно де задние войска стоят на месте и не могут идти дальше, потому что казачьи полки, идя одни за другим, заняли большое пространство дороги, вот де войска сии остановились и огонь развели, а дорога очень узка и высока, а посему так и вид делается, что огонь звездою кажется. В сие время я, по слабости здоровья, ехал кое-как верхом на лошади и, видя под собою такую пропасть, испужался, вообразил, что легко может лошадь оступиться и упасть в ту пропасть, где я вижу огонь. Не зная что делать, потому что сойти с лошади по-обыкновенному - на левую сторону - упадешь в пропасть, а с правого боку некуда сойти - тут гора стеною, и лошадь близко к ней держится поворотить же, по тем же причинам, никак нельзя было, - посему я решился спуститься на зад лошади и, держась за хвост ее,, маршировал вперед по тропе. Впереди меня ехал посланный от главнокомандующего австрийских войск, Меласа, к фельдмаршалу Суворову офицер, который также сидел на лошади. Я ему объяснил - в какой мы опасности и что надо сойти ему с лошади тем же манером, как и я сделал. Когда он смог то сделать, то тогда уже рассказывал мне разные случаи, с ним в сей земле случившиеся, и сам заливался слезами. Притом он уверял, что их кавалерия никогда не была в таком критическом положении. Мы, однако ж, взошли на гору благополучно, хотя ариергард и был преследуем французами, но слабо, и сколько можно приметить, они опоздали, или были очень первыми от российским войск нападениями так напужены, что не смели уже атаковать с быстротою".

"На высоте была хорошая и пространная плоскость, где все войска наши остановились; отдохнувши, пошли далее. На другой день, сентября 19-го 1799 г., в долине, где находится женский монастырь и небольшое, в несколько мужицких простых домиков, селение, называемое Мутенталь, присоединились и мы, около 10-ти часов утра, к корпусу, под командою генерала от инфантерии Розенберга состоящему. Его высокопрво при нас ездил на передовые форпосты, и я с ним находился. В здешних местах поставили казачьи пикеты. Долина сия, вниз по ручью в оной протекающему, от селения имеет изрядную ровную площадь, которая с левой стороны гор пересекается небольшою, болотистою, покрытою лесом, дефиле; за оною, хотя также, на версту, узкая есть площадь, но всегда изрытая во множестве спадающими водами и завалена каменьями. Первая площадь вся была загорожена в пряслы на небольшое отделение. Рассматривая сие место и слыша генерала Розенберга мнение, что неприятель атакует того же дня нас, я доложил ему, чтобы огорожи все позволил принять и место очистить позволил, представляя, что неприятель, заняв дефиле с лесом, воспользуется и огорожею, а без оной и казаки могут при пехоте действовать, на что он согласился, и я приказал казакам огорожу принять и ямки засыпать. На вечер французы, прогнав пикеты, заняли вышесказанное дефиле, и как от лагеря оная едва и на полторы версты отстояла, то наша пехота тотчас остановила оных. Французы держались храбро; сражение больше часа продолжалось самое упорное, но, наконец, к ночи наши вытеснили их и прогнали за другую площадь, в густой лес, где горы сходятся, и долина сия представляет непроходимую ущелину. Мы всю ночь не спали, потому что хотя сражение и выиграли, но и потеряли убитыми много, а раненых и того больше было; да и ожидали, что вскоре и еще будем атакованы". "Казаки при сем случае оставались только зрителями. По представлению моему, что в таких критических местоположениях казаки не могут и мало неприятеля задержать, хотя в резерв пикетов поставил я храброго полковника Грекова, с полком, - генерал Розерберг командировал в подкрепление казаков пехотный полк".