Записки атамана Денисова - 16

По взятии Бендер Денисов съездил на несколько дней домой, где и "был весьма утешен со стороны родителей и милой малютки (дочери), но жену оставил с оскорбленным сердцем".

"По возвращении, мы скоро выступили, но уже весною и при хорошем подножном корме, вниз по Пруту. Корпус под командою генерала Потемкина, в виду Рябой-Могилы, долго тут стоял, удаленный от реки, и воду доставали из вырытых войсками колодцев, отчего, вероятно, сделалось чрезвычайно много больных. Перенесли лагерь к Пруту; тут нечувствительно больные начали выздоравливать".

"В продолжении сего 1790 года, по сделании некоторых движений, остановился сей корпус, где и я с бригадиром Орловым находился - при Ялтуском лимане, простоял до осени и два раза подходил к Измайлову, но без всяких важных действий возвращался. Я был несколько раз в партиях и очень близко подъезжал к крепости, но ничего не успел. Наконец, когда корпуса, ниш и генерала Кутузова, облегли Измаилов и черноморский флот сблизился, прибыл к нам граф Суворов-Рымникский, с приездом которого начались приготовления - конечно, взять город. И так все были окуражены, что везде слышны были уверения, что город будет непременно взят".

"Под 11-е число декабря 1790 г. назначено было штурмовать крепость; все войска готовили лестницы и фашины. Казачьим полкам тоже приказано быть готовым пешим с короткими дротиками. Разделили их на две колонны: одна - под командою Платова, другая - под командою бригадира Орлова, в которой и я с полком был, обе - под начальством графа Ильи Андреевича Безбородко. По изготовлении всего, мы, в полночь или еще раньше, устроились в колонну; охотники стали впереди с фашинами; за ними, как мне помнится, после двинулись и мы в глубоком молчании, подошли ближе и остановились, дожидаясь сигнала. И когда были пущены ракеты, наша колонна скорым шагом побежала ко рву, не доходя которого была встречена картечными выстрелами, чем многие были убиты и ранены. Близ меня идущий полка моего храбрый сотник, по фамилии Черкесов, упадая от жестокой раны, с каким-то невнятным хрипением, схватил меня за галстук, преклонил до земли и тут же умер. Колонна наша несколько поколебалась, но скоро оправилась, достигла рва, и близ бендерских ворот многие казаки, я, войсковой старшина Иван Иванович Греков, по лестнице полезли на батарею, скоро взошли на оную, но никак не могли прорваться через туры, из которых устроены были амбразуры. Большая часть из нас были побиты, и хотя все почти полковые начальники к нам подоспевали, но не могли взять батарей и были почти сброшены с оной, избитые и раненые. Я был оглушен из рук брошенным ядром, которое ударило между плечьми, два раза ткнули меня дротиком в платье и банником получил несколько ударов в голову. Первый удар весьма сильно во мне от ядра подействовал: я сполз с батареи, и все другие оную оставили. Немного опомнившись, старался я взойти еще на оную, но все усилия мои были не действительны; я взошел на первый порог или бруствер, звал, но никто ко мне не шел. Тогда я спустился и тут же услышал, что мы отрезаны сзади и неприятель всех режет и убивает. Я видел, что находящиеся во рву бегут в левую сторону; в недоумении - что делать, увидел в одном месте, что один казак вылез изо рва, а два другие, держась за его платье, силятся то же сделать. Непременно решился я сим воспользоваться, впрыгнул на одного, ухватил за мундир первого, выскочил изо рва и пошел, не зная куда, - или, лучше сказать, от робости не умел о том и мыслить. Пули меня сопровождали. Пройдя несколько, увидел во рву, довольно глубоком, как помнится, натурою произведенном, много казаков, к которым и примкнул. После скоро увидел тут же моего начальника бригадира Орлова и секунд-майора Краснова; мне сказали, что родной брат мой, бывший уже войсковым старшиною, убит и два двоюродных брата тоже; полка моего ни офицеров, ни казаков тут не нашел, из которых, бывши во рву, еще видел многих убитых. Бригадир Орлов подошел ко мне и в большом сокрушении сказал, "что он весьма сожалеет, что слава донских казаков сим случаем погибнет", и спрашивал: "нельзя ли исправить?" на что отвечал я, что ежели он хочет, то стоит с сими остатками храбро наступить - и батарея наша, и что я готов еще действовать. Тогда он очень меня просил, чтоб неудачу нашу исправить, на что отвечал я: - Командуй казаками, а я иду вперед". "С сим словом я вышел изо рва и, обнажа саблю, вскричал: "Друзья, вперед!" и пошел к крепости. Казаки многие меня опередили и со стремлением полетели; но мы, хотя уже и видно было, по ошибке, шли против бендерских ворот, где весьма много находилось турок, и сильною из ружей стрельбою многих моих казаков побили. Тут подоспел ко мне казак моего полка, Киселев, схватил за руки, и меня, с помощью других, отнесли в сторону и показали мою ошибку. Тогда, рассмотрев лучше, я повел казаков на батарею, на которую прежде всходили. Казаки вскарабкались на оную с геройским духом и сколько нашли турок - побили; правда, что оных не более 20-ти было. Сделавшись победителем батареи, я несколько утешился, но смерть братьев моих и многих офицеров весьма меня сокрушала. Тут через посланных узнал я, что родной брат мой жив, но весьма опасно ранен. В крепости на обеих сторонах я видел ужасный бой, и в самой близости меня Мекнабова колонна еще не взяла своей (батареи?), к которой из нутра города подоспели на помощь с пушками. Тогда я увидел Кутузова и Платова в городе, к которому послал сказать, что сделал и где я. В самое это время от бендерских ворот турки, до 300 ч., с противной стороны, меня атаковали, но были усмотрены и, все почти раненые, в ров казаками сброшены, где от подоспевших казаков и побиты"[1].

По окончании штурма Денисов заботился о раненых своих братьях, офицерах и казаках. Он сам отыскал лекаря и заплатил ему из своих денег.

"Брата я нашел почти неживого, у него рука выше локтя, вся кость была раздроблена; в ноге пуля прошла через всю лапу и остановилась в большом пальце, которую при мне лекарь и вынул. В той же палатке лежал генерал Мекнаб, двоюродный мой брат, двумя пулями тяжело раненый, и несколько наших полковых начальников и офицеров".

Из Измаила казаки выступили на прежние квартиры, а в начале 1791 года стояли при Пруте и Берлате. В июне месяце армия, под начальством князя Репнина, двинулась на Мачин, близь коего "открылась вся турецкая армия, превосходящая нашу втрое или вчетверо и занимающая великое пространство. Началось сражение в разных пунктах. Конница турецкая с большою отважностью бросалась и иногда брала над нашею кавалерею поверхность; казаки также, быв разделены, дрались. Бригадир Орлов с четырьмя полками, где и мой был, сильно ударил на левом фланге, турок опрокинул, но турки исправились, погнали нас. И таким образом дрались до самой ночи. Пехота наша наступала и двигалась вперед, как твердая стена. Неприятель ретировался. Подо мною убили лошадь. На месте баталии армия наша стала. В начале ночи сделалась в армии нашей фальшивая тревога, от чего и пробыли все под ружьем всю ночь"[2].

На другой день князь Репнин послал Денисова по следам неприятеля. Отъехав 15 верст, Денисов послал вперед сотника Никулина, сам двигался за ним, а остальную команду оставил на месте. Никулин наткнулся на отсталых турок, взял брошенную на дороге пушку и волов и, вместе с Денисовым, возвратились к месту расположения остальной команды. Денисов явился к князю Репнину во время обеда, представил пленных и пушку; князь благодарил его. За последние дела Андриян Карпович получил золотую медаль с портретом Императрицы Екатерины II и с надписью - за что оная пожалована и кому, для ношения на шее на георгиевской ленте. Между тем русская армия перешла Дунай и здесь расположилась; полк Денисова прибыл в Яссы; туда же приехал граф Александр Андреевич Безбородко и турецкие уполномоченные, здесь и заключен был мир.