К началу августа работа в партии вошла в свою колею: геологи и маршрутные рабочие постепенно втянулись в ритм общего дела. ВВ периодически меняла пары исполнителей «съёмщик-рабочий», чтобы не возникало чрезмерной «сработанности» (и следовавшей за этим возможной потерей требовательности к рабочему). Мне казалось это спорным: хотя и достигалось более тесное общение в коллективе, но психологическая совместимость и сработанность в «паре» – тоже были не последним фактором успешной работы... Сама ВВ меняла в своих маршрутах напарников-рабочих «как перчатки» - вероятно, также и в педагогических целях… Хотя это не совсем нравилось Льву Глебовичу (в маршруты супруги ходили всегда раздельно - каждый «компас» должен был «отрабатывать» свою территорию)...
Стоит ещё отметить, что большинство рабочих, просидевших долгие годы на зоне, как правило,… боялись самой тайги. За многие годы лагерной жизни наш «рабочий» контингент обитал и трудился обычно в относительно замкнутом пространстве. Во время пребывания в заключении на объекты своей работы – обычно это были лесопилки или ограждённые «колючкой» участки лесозаготовок или промывочных полигонов и горных выработок – они выходили из лагеря относительно большими группами под конвоем и в сопровождении собак. При этом, как правило, все такие объекты, располагались на небольших расстояниях от бараков, где они «тянули» свои «сроки». Весь путь их от этих бараков на зоне до места работы - какой-нибудь лесопилки за той же колючей проволокой, разведочной штольни или участка с «промприбором», где промывали золото, и т. п., куда их водили на сменную работу под конвоем и с собаками, обычно был невелик. «Объекты» находились неподалеку: не более 10-15 минут ходу в строю. Кроме одних и тех же отдалённых сопок – однообразного и унылого пейзажа «на многие годы» – они ничего не видели за всё время своей лагерной неволи...
Как известно, после длительного пребывания человека в относительно замкнутом пространстве, да ещё при однообразной работе, он обычно теряется «на просторе», попав в неизвестные для него места… Поэтому, попав, впервые в «свободное плавание» во время геологических маршрутов на «двухсотке» (геологической съёмке масштаба 1:200 000) почти все они чувствовали себя довольно неуютно в огромной и безлюдной, маристой (болотистой) тайге, которая казалась им чуждой и опасной. По свидетельству бывших зэков редкие побеги безрассудных смельчаков заканчивались их поимкой или голодной смертью в глухой тайге на первой же сотне километров от места побега, где они начинали блудить и «кружить на одном месте». Здесь я говорю о Колыме, с её огромными расстояниями и о тайге не столь богатой таёжной дичью при сравнении с Приамурьем…Как бы то ни было и в наших условиях – среди необозримых просторов практически совершенно безлюдной тайги – они тоже явно терялись…
Привыкнув за долгие годы сидения в зоне к ограниченному пространству и большому количеству окружающих их людей, попадая в кажущийся им враждебным мир огромных таёжных пространств, многие герои лагерных эксцессов - бузотёры по натуре -, обычно здесь довольно быстро присмирялись… Когда, в редких случаях (в первое время) некоторые начинали в маршрутах артачиться (например, не желая что-то делать быстрее или огрызаться, когда надо было очень рано вставать после тяжёлого вчерашнего перехода), самым действенным средством оказывались простые слова, вроде: «ну и хрен с тобой, оставайся и сам добирайся до базы, а я ухожу». Действовало безотказно: многие просто панически боялись оставаться в одиночку в незнакомой таёжной глуши с перспективой заблудиться и окончательно сгинуть среди похожих одна на другую болотистых марей и угнетающих мрачных лиственничных чащ или непроходимых зарослей кедрового стланика… У меня таких проблем с работягами, к счастью, как-то не случалось…
В один из маршрутов я взял и Светлану. В качестве маршрутных рабочих со мной пошли два «земляка» - бывших бандеровца, отсидевшие, «как положено», по 58-й статье «свои» 10 лет. Все предыдущие годы эти глухо тупые «вуйки», вполне возможно по недоразумению залетевшие в «политику», практически не имели вестей из родных мест. Они всё время меня расспрашивали о жизни в Западной Украине (на Галичине). Я, как мог, пытался их просвещать в положительном смысле и направлении мыслей. За это они, вероятно, меня «уважали» и выделяли среди всей нашей публики… Я им доверял свою малокалиберную винтовку ТОЗ-17, которую они таскали с собой, «охраняя» Светлану. Хотя, когда я однажды удалился от них и задержался на сопке почти до темноты, на её просьбу стрельнуть, чтобы подать мне знак, они боязливо отказались: решили, что я их буду ругать… Потом я заметил, что у многих зэков было сложное отношение к огнестрельному оружию, которое они привыкли видеть в лагере только в руках «вертухаев» (см. Википедию). У них, вероятно, сохранялась какая-то рефлексия: за оружие в руках зэку можно было схлопотать дополнительно большой срок. Зато к холодному оружию – ножам и заточкам у них сохранялась полная «приязнь»…
Свободное копирование
