В первый день работа пошла споро: поскольку больших обнажений скальных пород (гранитов) было очень мало (плохая «обнажённость» пород), чаще всего на точках приходилось отбирать материал из делювия – среди разрушенных, но сильно не смещённых со своего места обломков коренной породы. Более того, часто попадались участки с вечной мерзлотой, когда на марях длинная рукоятка молотка, проткнув на полметра болотистую жижу, упиралась в твёрдый наст замёрзшего грунта, откуда приходилось выковыривать делювиальные обломки пород, которые хоть как-то характеризовали их состав в месте отбора…
Чтобы далее не возвращаться к «геологии», укажу, что в то время считалось актуальным разделять площади распространения «серых» и «розовых» гранитов, которые, как считалось, имели различный возраст (время кристаллизации из магматических расплавов) и рудную «специализацию» (содержали различную по составу минерализацию). В первых же маршрутах я обратил внимание на то, что цветовая окраска гранитов на самом деле не так контрастно распределена по площади – наблюдались постепенные переходы в их цветовой гамме. Поэтому набирал много образцов с «переходной» - от серого до красного цвета – окраской, чтобы продемонстрировать возможное отсутствие дискретности (прерывистости) во времени или условиях их образования (застывания)…
…Когда начало темнеть, стали на ночёвку. Я взялся за установку палатки (что обычно всегда делал в маршрутах), Фирыч занялся более любезной его сердцу «кухней» - варкой ужина. Палатку я никогда не ленился хорошо оборудовать и утеплять: на вечной мерзлоте, среди болотистых марей, чтобы не проснуться утром в спальном мешке среди лужи воды, приходилось настилать почти в рост человека огромную кучу лапника – веток лиственницы, которая только и растёт в этих местах… За ночь вся эта высокая куча подстилки постепенно проваливалась в оттаивавшую мерзлоту, оставляя спальные мешки (точнее – чехлы с вкладышами от них) лишь немного на сухой поверхности… Так прошло ещё два дня работы.
Как-то утром, на третий или четвёртый день позавтракав разогретой кашей с тушенкой, пошли дальше. Я добывал каменный материал, Фирыч в указанном мною месте отбирал металлометрические пробы. Всё шло, как положено, но я как то обратил внимание на то, что с утра мой помощник был всегда необычайно энергичен и подвижен, даже пытался меня полусерьёзно, но вежливо поторапливать, ставя в пример свою бодрость, когда я задерживался на описании редких обнажений или «пёстрого» делювия. Это мне сперва понравилось – такая шустрость помощника. Однако во второй половине дня картина резко менялась: хотя я шёл прежним темпом, выполняя всё ту же рутинную полевую работу, мой помощник обычно «приставал», замедляя на каждом повороте свой «ход» и вяло реагируя на мои указания. Кое-как дотянув ещё засветло до удобного места у ручья, стали на очередную стоянку. Когда я установил палатку, а Фирыч, кое-как разведя костёр, сварил ужин (похлёбку из горохового концентрата с тушенкой), выяснилось, что чая не будет: «кончилась заварка» - заявил мой Санчо Панса... Картина прояснилась сразу: взятые мною три пачки чая, которых, по моему разумению, должно было хватить на всю неделю, он «израсходовал» на чифирь… То то его поздними вечерами, когда я уже засыпал в палатке, никак нельзя было оттащить от костра, где висел на рогульке закопченный чайник: Фирыч напевал какие-то свои молдаванские песни и никак не мог заснуть. Утром, встав раньше меня, он, как потом выяснилось, также засыпал целую пачку в маленькую кружку и, выпив, одним махом густую коричневую чифирную жижу, становился бодрым и деятельным. Утренней порции, однако, хватало только до обеда. Во второй половине дня действие доппинга ослабевало, кайф пропадал, и мой помощник превращался в мокрую курицу, призывая меня на каждом очередном подъёме в сопку идти помедленнее…
Я, конечно, разозлился от такого «коварства», пообещав на будущее отставить его от пищеблока, а в последствии, понаблюдав во время работы в разных полевых партиях и экспедициях несколько дюжин подобных «чифиристов», пришёл к выводу о том, что они «вреднее» для работы, чем алкоголики – хотя бы потому, что чай всегда легче достать, чем выпивку…
Однако работу надо было продолжать. Перевалив по плану на следующий день очередной хребтик, мы спустились в долину реки, где увидели… дым от костра, подойдя к которому обнаружили палатку и Льва Глебовича с рабочим возле неё (которых здесь, вроде, не должно было быть). После радостных приветствий, каждый с немалой долей удивления обнаружил, что мы оба , почти как «дети лейтенанта Шмидта» (см. Интернет), претендуем на эту речку, как на объект «своего» маршрута…Посовещавшись и уступив старшему коллеге приоритет стоянки в этом месте, я потащился в обход в поисках исчезнувшей «моей речки». Перевалив ещё один пологий хребет, свалились к вечеру в относительно широкую долину другой реки, которая значилась на моей карте. Однако, обнаружилась «маленькая неувязочка» - речка текла в направлении, противоположном указанному на карте (!)…
Я, «рассвирипев», подумал, что, наверняка окончательно заблудился… Хотя в голове это никак не укладывалось: я всё же имел некоторый опыт работы в Карпатах на съёмках различных масштабов, и тоже - в горно-лесистой местности. Но никогда не «блуждал» и считал себя достаточно опытным полевым геологом. Было обидно так опозориться…
Поскольку факт был налицо – впервые я фактически не мог сориентироваться и «привязаться» хоть к какой-нибудь точке на карте -, поразмыслив, принял, как впоследствии оказалось, правильное решение: продолжая работу, возвращаться на базу «кольцевым» маршрутом – по собственным крокам, составленным путем глазомерной съемки (при помощи компаса и отсчёта пройденного расстояния») -, чтобы «замкнуть» наш путь на юго-востоке, где «в любом случае» должны были находиться устье реки Верхний Мельгин либо сама Бурея…
Задумано – сделано. Расчёт оказался правильным: через 3 дня мы с работой вышли километром чуть выше устья Верхнего Мельгина. На базу, кроме нас, днём раньше вышел Лев Глебович (как потом выяснилось он, не мудрствуя лукаво, вернулся «домой» маршрутом по правому берегу самой Буреи). Но остальные три «компаса» из своих маршрутов ещё не возвратились, хотя контрольный срок уже миновал… В лагере «нависло», как говорят, тягостное ожидание возвращения остальных. Да из палатки Васильевых доносилась бурная дискуссия о причинах столь странных происшествий на первом же маршруте.
Приведя себя в порядок и поев, к вечеру я притаранил к палатке начальницы отобранные образцы и пробы. «Улов» был неплохой – отобранные мною образцы как будто демонстрировали наличие постепенных переходов между окраской гранитов, что, возможно, могло свидетельствовать о близком возрасте их формирования (застывания) и (или) только различной степени метаморфизма (температурного изменения при вторичном региональном прогреве последующими порциями магмы)… Но меня угнетала мысль о своих блужданиях «без понятия» по тайге… Как это можно было объяснить? Лев Глебович тоже частично «запорол» основную часть своего маршрута. На мой растеряно-возмущённый лепет о том, что «реки здесь текут в обратном направлении по сравнению с картой», начальница почему-то никак не реагировала и загадочно молчала…
На следующий день пришли ещё два «компаса» – Отто Степанов и один студент. Они тоже сообщили о сходных несуразицах на своём маршруте - несоответствии карт реальному плану гидросети. Становилось ясно, что имело место если не какое-то всеобщее наваждение, то некая системная ошибка: неужели в топопланшетах? Была отправлена по рации радиограмма в Хабаровск, в Геологическое Управление, чтобы нам срочно выслали почтой аэрофотоснимки местности!
Свободное копирование
