Раннее детство - 1

Гл. 4. Раннее детство - 1936-39 гг.

 Помню себя с 4-х лет, с 1936-го года. До войны мы жили на Основе, окраине Харькова. Там снимали однокомнатную квартиру в одноэтажном доме с тремя подъездами по ул. Полонской. Комната, в которой мы обитали, была перегорожена фанерной перегородкой. В передней половине стояла плита и кровать бабушки. В другой половине – со столом посредине – располагались кровать мамы и моя. Просыпаясь, я каждое утро лицезрел висевшие над моей кроваткой две небольших картины. На одной (это была фоторепродукция) девочка кушала арбуз. Подпись была (как мне сперва сообщили, а потом - когда научился - прочитал сам) «Игуся». На второй (цветной) – в овальной деревянной рамке – была нарисована женщина в длинных одеждах, вскинувшая в отчаянии голову вверх. Она стояла во весь рост на кровати, уже почти затопленной водой, лившейся из окна. На кровать, спасаясь от потопа, лезла крыса… Эта картина меня очень интриговала, и я долго мучил маму и бабушку бесконечными расспросами об этой тёте. Им приходилось каждый раз рассказывать мне всё новые и новые истории о судьбе «страдалицы» княжны Таракановой, всё время обраставшие новыми подробностями… Это была репродукция известной картины художника Флавицкого.

 «Общую» и довольно таки бестолковую домовую псину, которую держали на цепи возле нашего подъезда «от воров» и подкармливали все, кому не лень, звали «Найдой». В нашем подъезде в соседней квартире жила семья двоюродного брата мамы, - дядя Ишия с женой Паей и сыном Сёмкой, старшим меня на пять лет. Последний дразнил меня, упитанного в детстве мальчика, «пузей» и/или «пуздром», а также пугал «лошадиной головой» - страшным мифическим существом, в роли которого выступало его собственное отражение в вечернем окне…

 Одно время у соседки рядом с нами временно снимали комнату моя тётя Бетя с мужем Григорием Фойгелем, которого я звал «Фогель». Запомнилось, как они, студенты финансово-экономического института, готовились к сдаче экзаменов по политэкономии. Чтобы я им не надоедал, они закрывались в комнате, выгоняя меня погулять, и штудировали разные толстые книги. Через каждый час («в перерыве») открывали дверь и «запускали» меня в комнату, где любопытный непоседа-племянничек рассматривал толстенные учебники и приставал с разными вопросами. Тогда я впервые увидел портрет К. Маркса и считал, что этого бородатого дедушку (книги которого они изучали) и зовут «Капитал» …

 В 1939 г. у них родилась дочка Эллочка. Я впервые видел как «ляльку» привезли из роддома. Бабушка, родившая и воспитавшая восьмерых детей, встретила свою очередную внучку необычным (для меня) образом. Девочка, видимо, спала и не «подавала голос». Бабушка раскрыла одеяльце и начала катать маленькую голенькую розоватую куклу по кровати как веретено – туда-сюда -, чтобы та скорее «ожила». Ляльке это не понравилось, она недовольно захныкала, точнее – запищала… Ей, конечно, сразу «дали сисю», и она успокоилась. Потом, когда сестрёнке было уже около годика, я любил её катать по двору в низкой маленькой тачке. При этом часто разгонял свой «транспорт» так, что моя родственница вываливалась из него на траву. Раздавался рёв, и я, вместо того, чтобы её поднять и усадить обратно, в испуге пулей мчался бегом домой и обеспокоенно сообщал тёте: «Бета, Элка упала». Та, естественно, удивлялась: «Чего же ты её не поднял ?». Я почему-то очень долго никак не мог понять, как мне надо было действовать в подобных случаях – зачем-то сперва бежал «докладывать» о ЧП…

 Поскольку мама целый день была на работе, а бабушка за мной уже не могла углядеть, в раннем детстве в доме какое-то время были «няни». В не очень зажиточных, даже относительно малоимущих семьях, живших, как и мы, на городской окраине это обычно были молодые деревенские девушки, приезжавшие в город на немудрёные заработки. Вероятно, благодаря одной из таких нянек, у меня сохранилось смутное воспоминание о большом пространном помещении с высоким выпуклым потолком (куполом ?), где бородатый дедушка (поп ?) купал (крестил ?) в корыте (купели ?) плачущего ребенка. Переживания последнего при купании, очевидно, были мне тогда близки - как и многим маленьким детям. Это была, как понимаю теперь, церковь, где крестили мальчика. Мама потом рассказывала, что выговаривала няньке за то, что та много ходила по божьим храмам и могла потерять меня, таская повсюду за собой…

 В своей взрослой жизни я впоследствии часто бывал из любопытства в молитвенных заведениях разных конфессий (в греко–католических униатских церквях, католических храмах и польских костёлах, немецких кирхах, иудейских синагогах, а также баптистских и прочих молитвенных домах различных общин - пятидесятников, «ивановцев, иеговистов и т. п. - бывает же такое, вот, «хобби» у человека!), но, не будучи воцерковлённым», - тем более крещёным - человеком, люблю (будто чувствую какую-то необходимость) посещать службы почему-то только в православных храмах… Хотя, полагаю, что меня во многом привлекает здесь лишь "театрализованная" сторона церковной службы «византийского» толка и прекрасное - возвышающее душу - пение мелодичных женских хоров…

 Не так ли было с нашим великим и ужасным предком – царем Петром Первым, у которого в детстве над кроваткой висела диковинная для Московии тех времен гравюра, подаренная его воспитателем и впоследствии другом Лефортом, изображавшая многомачтовые корабли в голландской заморской гавани? Просыпаясь, венценосный младенец поневоле каждое утро глядел на это непривычное чудо. Не отсюда ли (помимо, конечно, рассказов воспитателя Лефорта) столь необычная (и неожиданная !) для «сухопутных» косных и дремуче невежественных в части мореплавания Романовых такая - непонятная для окружавших - тяга взрослеющего царя-подростка к морским забавам, впоследствии трансформировавшаяся в интенсивную кораблестроительную деятельность и постижение науки морских сражений в зрелом возрасте? Возможно, Петр не стал бы впоследствии царём-мореплавателем, завоевавшем для России побережья Балтийского и Азовского морей, не «прорубил бы окно в Европу», если бы в его подсознание не вошло столь странное и сильное впечатление из раннего детства.

 Чтобы завершить это предположение о возможной роли детских впечатлений в будущих поступках взрослых людей, упомяну еще один пример (прошу прощения – из своей жизни). В восьмилетнем возрасте я впервые попал на Кавказ. Поднимаясь как-то с мамой в Пятигорске фуникулером на гору Машук и случайно глянув вдаль, я впервые увидел в сизой дымке сквозь марево душного августовского дня сверкающие на горизонте две белоснежные «сахарные головы». Это был Эльбрус. Зрелище меня сильно поразило. Спустя более четверти века, оказавшись после болезни на курортном лечении в Кисловодске, я вновь мог любоваться этим чудом природы во время так называемых «терренкуров», (предписанных врачами ежедневных прогулок). Как сейчас помню: ходил день, ходил два, ходил неделю и вдруг стал явственно ощущать какое-то тревожное беспокойство и «НЕОДОЛИМОЕ» желание скорее приблизиться к этим двуглавым вершинам… С каждым днём «ЭТО» становилось сильнее меня…

 Короче – не отбыв в санатории и половины положенного срока, я в одно прекрасное утро почти неожиданно для самого себя («ни с того, ни с сего») покинул это заведение и с лёгкой душой сел в автобус, ехавший в сторону Баксанского ущелья.

 Не буду сейчас говорить о столь «странном» и непонятно почему вдруг возникшем необузданном стремлении подняться на эту вершину, вдруг проявленным диком азарте и настойчивости, чтобы получить разрешение на восхождение (сделать это новичку вне официальной группы в те времена было очень непросто). Непонятно, откуда вдруг взялась после тяжёлой болезни, лечения в больнице и незавершённого отдыха в санатории психологическая и физическая выносливость. Этому ещё сопутствовала череда случайных совпадений и удач, которые как бы всё время «сопровождали» меня… Но факт есть факт: 15 июля 1966 года в 7 часов утра я, не имевший никакого опыта восхождений (и даже, как минимум, необходимого по тем временам звания и значка «Турист СССР»), стоял на восточной вершине Эльбруса (5621м над уровнем моря)… Как это получилось, если удастся, расскажу как-нибудь позже.

 Вполне искренне, наивно и, возможно, некомпетентно полагаю, что в этом случае «сигнал» в подкорке головного мозга, запрограммированный ещё в далеком детстве («потрясение от увиденного чуда»), сработал спустя много лет. Очевидно, каждый, покопавшись в своей памяти, может вспомнить нечто подобное.

 Действительно, в раннем детстве мозг особенно восприимчив не только к внешним физическим, но также и к различным эмоциональным раздражителям. Он формирует наши впечатления и цепко хранит неосознанные желания, подкрепляемые различными побудительными мотивами. Они, возможно, трансформируются в какой-то зашифрованный код, «пусковой механизм» которого на уровне подсознания может сработать в неожиданное время и в неожиданных "ассоциативных" обстоятельствах. Одним словом, - все мы «родом из детства»…

 Конечно, эти мои дилетантские рассуждения покажутся смешными для профессионалов-психологов и физиологов, но я лишь рассказал о СВОЕМ видении предмета и даю СВОЁ объяснение известным фактам. Безусловно, тов. Фрейд обосновал и расшифровал эту «тематику» в свое время гораздо лучше меня…