Человек с тысячью лиц

Человек с тысячью лиц

Галерея героев, созданная на протяжении почти полувековой деятельностью в искусстве народным артистом СССР, руководителем знаменитого Паневежского драматического театра Донатасом Банионисом была близка и понятна миллионам зрителей вне зависимости от их национальной принадлежности или эстетических вкусов.

Приближенный к руководящей советской элите и обласканный ею всевозможными регалиями и почетными званиями, он оставался простым и доступным для тех, кто никогда не занимал место в первых рядах зала, но видел его как бы с расстояния вытянутой руки - актер категорически отметал все условности, порождаемые спецификой кино и особенностями сценического воздействия.

- Я сугубо сельский мужик, - говорил во время одной из наших бесед Банионис. - Может быть, не совсем от сохи, но от земли - это точно. Не надо понимать мои слова буквально. Мы все когда-то были деревенскими жителями. Потом раскатали асфальтовые дороги, построили высокие дома, но все равно не оторвались от своих корней. И постоянное ощущение принадлежности к ним делает нас честными и правдивыми. Кем бы ты ни стал в действительности - священнослужителем, официантом или даже президентом страны, ты обязан беречь эту связь, лелеять ее. И тогда можешь считать себя состоявшейся личностью. А начнешь переминаться с ноги на ногу, суетиться, выворачиваться наизнанку - значит, другом тебе является случайный ветер, умеющий только шуметь в ветвях деревьев. В кино я очень люблю крупные планы. Театр не имеет таких технических возможностей. Но и там я внушаю себе, что держу перед лицом большое увеличительное стекло, чтобы говорить глазами, мимикой. Только через них можно передать дыхание земли, на которой стоишь.

Сегодня мы закончили здесь, на "Мосфильме", рабочий монтаж новой картины "Кентавры", посвященной трагической судьбе Сальвадора Альенде. Казалось бы, можно свободно вздохнуть. А у меня страх, как у старой девы перед взводом подвыпивших пехотинцев, устроивших ей засаду. Впервые в жизни я играю не себя, а маску. Сценарий требовал стопроцентного сходства с чилийским лидером, и Банионис остался за жирным слоем грима, парика, усов и толстых очков. Я смотрю на экран и вижу совершенно постороннего человека, незнакомца, говорящего моим голосом.

Донатас Изасович горестно перевел дыхание, и, воспользовавшись паузой, я решил немного развеселить его:

- Как бы то ни было, а зритель опознает своего кумира в любой роли, даже если он играет телеграфный столб или почтовый ящик. Вы, наверно, беспокоитесь, что, полностью перевоплотившись, превратились в муляж. Народ видит то, что хочет видеть, а не то, что ему навязывают. Есть такой анекдот. На каком-то партийном форуме два делегата-механизатора в перерыве прогуливались среди его участников. Вдруг один хватает за локоть другого: "Смотри, Коля, Банионис! Иди к нему, возьми автограф". Через некоторое время Николай возвращается рассерженный: "У тебя, Вась, только кино в башке. Заладил: Банионис, Банионис. Да какой там, к черту, Банионис! Это же Брежнев, будь он неладен. На хрена нам его автограф!"

Народный артист разразился громким смехом. Потом, словно опомнившись, быстро поднялся со струла обратился к стоявшему возле нас смуглому грузину.

- Автандил, бери своего дружка и поехали отмечать фактическое окончание картины. Будем слегка напиваться, а потом я поеду в гостиницу. Завтра начинается сессия Верховного Совета СССР. Мне нужно быть на заседании в Кремле.

Автандил Квирикашвили окончил ВГИК и, не сумев выбить средства на самостоятельный фильм, ушел в подмастерья к великим постановщикам, которые очень ценили его и с удовольствием брали в основные помощники, должность которых в титрах обозначалась как второй режиссер.

Во время очередной командировки я позвонил ему, надеясь вытащить в какую-нибудь забегаловку с парочкой статисток из массовки, которых он мел по улицам и высшим учебным заведениям толпами. Но мой духовный приятель был строг и деловит:

- Некогда мне шляться с тобой по пивным барам и подворотням. Я начал работу с Желакявичусом на картине о военном перевороте в Чили. Проект заказной, может выскочить на Ленинскую премию. Поэтому денег дали в неограниченном количестве. Сейчас у нас идут актерские пробы. Ты записан у меня на роль иностранного корреспондента, застрявшего в осажденном дворце и погибающего рядом с Альенде. Утром зайдешь мной и поедем в студию гримироваться и делать контрольные снимки.

Я привык к неожиданным и нелепым предложениям многочисленных друзей-кинематографистов и попытался отшутиться:

- Авто, а почему бы тебе вместо меня не пригласить своего бывшего тестя, которого ты давно мечтаешь сжить с этого света. Пускай его и убивают солдаты Пиночета.

- Тестя я отдам вам на телевидение, чтобы он пугал по вечерам капризных детей. А ты делай то, что тебе сказали, - оборвал разговор Автандил и повесил трубку.

Из его глупой затеи, конечно, ничего не вышло. Ради спортивного интереса я поплелся за ним на киностудию, где меня долго вертели перед объективом то в павильоне под прожекторами, то во дворе при дневном свете. Несколько позже, уже в Тбилиси, мама передала, что звонили с "Мосфильма", интересовались моим местопребыванием. Но по какому вопросу, не сообщили. Наверное, хотели извиниться, что не подошел по типажу. А в память о том событии Квирикашвили презентовал несколько снимков из архива, один из которых в подтверждение своих слов размещаю в книге.

"Кентавры" создавался долго, уличные бои в Сантьяго снимали в заброшенном из-за оползней старинном чешском городе, который наши пиротехники с большими мастерством и удовольствием подняли на воздух.

Я навещал Автандила в монтажной, смотрел отснятые фрагменты, пугаясь почти документальной достоверности кадров, хотя именно при таких политических катастрофах потом многое приукрашивается или откровенно выдумывается.

Ресторан "Пекин" никогда не испытывал недостатка в посетителях, а в тот вечер, по неизвестной причине, его брали штурмом. Может, из-за сильного снегопада и мороза, гнавших москвичей и гостей столицы под теплые крыши. Толпа у входа мгновенно расступилась и чуть ли не под аплодисменты проводила Баниониса в зал. Мы устроились за объемной колонной, нас никто не беспокоил. Водка шла отменно, а маринованные вороньи или голубиные яйца, как и некоторые другие китайские деликатесы, - плохо. Поэтому на четвертой бутылке во рту господствовал только агрессивный привкус сероводорода, совсем затмивший и без того угасающее сознание.

Небольшой просвет случился на стоянке такси, где мы втроем, ползая на коленях, искали в снежных сугробах депутатский значок Донатаса Изасовича, вдруг слетевший с лацкана его пиджака. Напрасно обшарив все заносы, мы загрузились в машину и поехали в мосфильмовскую гостиницу.

Назавтра я весь день проторчал в Останкино, бесцельно слоняясь по коридорам Главной редакции информации, постоянно заливая в буфете жар от вчерашнего перегруза стаканами кисловатого клюквенного морса. Уже собираясь уходить, у лифта столкнулся со своим другом, оператором Леонидом Мирзоевым, вернувшимся со съемки.

- Что такой хмурый? - мимоходом сбросил я дежурный вопрос.

Обычно сдержанный и немногословный Мирзоев выругался и объяснил причину скверного настроения:

- Ненавижу снимать официоз. Особенно наш парламент, где все сидят, как сонные тетери. Но сегодня на них нашла настоящая эпидемия. Куда ни разверну камеру - всюду закрытые глаза и отвисшие губы. А красавчик Банионис, видно, был с такого похмелья, что, как засоренный пылесос, прямо из президиума похрапывал на ползала.

С Леней мы часто сиживали в разных компаниях, и он не понаслышке знал о моей высокой сопротивляемости "огненной воде". И когда я скромно обронил, что вчера был вместе с выдающимся представителем литовской интеллигенции и мы пили на брудершафт, отошел на шаг назад, смерил укоризненным взглядом с головы до пят и произнес:

- У меня мелькнула шальная мысль, что почерк похож на твой. Но не видя никакой увязки, отогнал ее прочь. Оказывается, ошибся, недооценил тебя. Извини, старик. Большое спасибо за мои сегодняшние страдания.

И Мирзоев устало зашагал в сторону аппаратной, где верстался очередной выпуск телевизионных новостей.