19.07.00. День последний. Утром, не торопясь, выезжаем. Идут последние сорок минут нашего общения – ожидание в аэропорту. Невольно сравниваю свои впечатления с предыдущими разами. Отношение теплое и заботливое, но волнение, которое было в предыдущие разы, сейчас отсутствует: наверно, устали, бедняги, от приема отчаянно (ведь не должны же мы считать, что трудно лишь то, что делаем мы, а то, что делают другие, –нетрудно).
Попрощались… Увидимся ли еще?
Впечатления от пребывания в гамбургском аэропорту те же, что и раньше. Тюл испытывает унижение, а я – озлобление. Мы – россияне – для них – унтерменши. Ни одна скотина не говорит с нами по-русски (а ведь аэропорт-то международный!), да и по-английски говорят немногие и мало. И мы сравниваем это с тем предупредительным гостеприимным отношением, которое проявляется в наших аэропортах к иностранцам. Даже автобусы, перевозящие к самолету, для российского рейса предоставлены в недостаточном количестве, и едем в давке, как на работу. Если на протяжении всех трех путешествий по Германии я восторгался многими положительными чертами этого народа, то справедливости ради нельзя не отметить и свойственного некоторым слоям публики утонченно-высокомерного хамства, при котором человек понимает лишь язык волосатого кулака, поднесенного к его носу. Именно этот тип хамства является питательной почвой для последующего развития теорий о разделении людей на высшие и низшие расы.
Сидя в самолете и ожидая взлета, я задумываюсь над двумя вещами. Во-первых, над не до конца понятной мне их психологией. Недавно Хильда мне объясняла, что у них патриотизм – это нехорошая черта. Хорошей же чертой является космополитизм. То есть надо заботиться не об интересах своей страны, а об интересах всей Европы. (Кстати, а почему только Европы, а не Евразии, или – бери шире – не всего мира? – задумался я). И тут же я вспоминаю о недавнем сообщении немецкого TV. Рассказывали о двух немецких женщинах, которые были похищены на Филиппинах год назад, а теперь их, наконец, удалось освободить. Хильда и фрау Хофц слушали передачу, сопровождая ее горестными восклицаниями. Когда эти две освобожденные жертвы были показаны на экране, у обеих дам потекли слезы счастья. Но почему-то когда мы в тот же день рассказывали о паре тысяч россиян, похищенных чеченскими террористами, обе немки встретили эту информацию мужественно и сдержано. Восклицаний и эмоций не было и было лишь сказано, что это ужасно. Попутно вспомнил я, как пару лет назад Скодды высказали желание побывать на Псковщине и у нас на даче, в частности. Тюл загорелась этой идеей, но я воспротивился. В спорах я аргументировал опасностью застрять из-за бездорожья, но на самом деле я думал о другом: для немцев это было бы интереснейшим музеем, но только мы были бы в этом музее не экскурсоводами, а экспонатами. Мне удалось тогда настоять на своем, но лишь сейчас Тюл с моим мнением согласилась.
А второй вопрос, о котором я думал, был тот же, что и в предыдущие две поездки в Германию: а хочется ли мне остаться в Германии. Ответ тот же: нет. В очередной раз копаюсь в своих чувствах и мыслях, чтобы сформулировать для себя все четко.
В России сейчас плохо. Тяжелые времена испытывают все отрасли хозяйства; страдает наука, образование, забота о россиянах, армия – перечислять можно долго. Проще сказать, что не страдает, а расцветает. Это коррупция, воровство, и всевозможные виды деятельности, которыми заправляют частные лица (а не государство). В конечном счете прибыль с тех видов деятельности (или часть прибыли) идет за рубеж – вот почему эти виды деятельности не страдают. В результате почти все, кто работает на государственных предприятиях (подчеркиваю: на государственных), бедствуют; исключение составляют лишь отдельные очень талантливые или очень трудоспособные люди, но таких немного. За 70 лет россияне привыкли к тому, что за них «думают наверху». Поэтому сегодня беспорядок и ералаш – явления повсеместные. Уважение к россиянам за рубежом катастрофически падает. Если государство выдержит и не развалится то, по крайней мере, еще многие десятилетия Россия будет бедствовать.
Кто-то, прочтя предыдущий абзац, скажет: «Да, сейчас здесь плохо. Уезжай за рубеж». Но я не хочу выбирать себе родину по принципу: где лучше кормят. Мой дом здесь. И я хочу не смываться туда, где лучше, а хочу, чтобы лучше стало в моем доме. Моя родина – это не белые березки, а это народ, среди которого я вырос, народ с его менталитетом, с его обычаями. Это русский язык, являющийся для меня не только средством общения, но просто средой обитания. Это русская культура. Без всего этого мне не выжить: длительная жизнь за рубежом превратилась бы для меня в ссылку.
Продолжать можно бы и дальше, но наверно, все понятно и так. Мне больно, мне безумно обидно за мою страну, но это не основание для того, чтобы ее бросить и «свалить за бугор» в поисках более сытной и обеспеченной жизни для своего организма.
Впрочем, хватит рассуждать. Самолет набирает высоту. Я лечу к тебе, Ленинград! Мне еще не раз будет горько обидно, страшно, но я свой путь выбрал и буду стараться удержаться на нем.
Я эти строки писал только от своего имени. Возможно, Тюл в чем-то придерживается иной точки зрения. Своя точка зрения –это – право каждого.
Гамбург - Санкт-Петербург
2000
Свободное копирование
