К партизанам - 6

При призыве в Советскую Армию у меня не было никаких документов, кроме упомянутой партизанской справки — все было уничтожено во время немецкой оккупации в гетто и лагерях. Этот документ был написан писарем фиолетовыми чернилами. Он был озаглавлен: «Справка - характеристика на красного партизана отряда имени Кармалюка, кавбригады имени Ленина Додика Семена». Текст гласил: “В отряд поступил в феврале месяце 1944 года. Дисциплинированный, преданный Родине. В бою с немцами в селе Носиковка Шаргородского района проявил себя храбрым стойким. Будучи раненным, продолжал вести бой. Во всех боевых обстановках исполнительный и точный”. Подписали: командир отряда — майор Шевляков, комиссар отряда — политрук Федоров, начальник штаба — Сарань, секретарь Винницкого областного исполнительного комитета — Кекин, печать Винницкого облисполкома.

Эту справку я тщательно хранил. Она мне очень помогла в дальнейшей жизни, позволила получить статус инвалида войны, что давало определенные льготы. В настоящее время оригинал этого документа хранится в центре “Холокост” в Москве. Ксерокопию справки прилагаю вместе с ксерокопией партизанского билета, который я получил в 1993 году в Киеве из партизанского архива.

В Баре я сходил к братским могилам, где лежали мои родные, соседи, друзья, расстрелянные немцами в 1942 году. Могилы расстрелянных при первой акции 19 августа 1942 года, когда погибла мама и другие жертвы, находились в глубокой заболоченной лощине за городом правее дороги на село Гармаки, примерно в 1 километре от окраин города. В этих могилах, а было их несколько по числу бугров и впадин, кроме мамы лежало много моих школьных друзей: Фима Столяр, Яша Коднер и другие… Могилы расстрелянных во второй акции 15 октября 1942 года, когда погибли отец, младшая сестра, тетя Майка и много друзей, находились на высоком месте на опушке леса правее дороги на село Ивановцы, примерно также в 1 километре от окраин города. От этих могил до места, где я прятался в скирде соломы 15 октября 1942 года, было около 500 метров! Могилы также имели вид небольших углублений или возвышений, заросших прошлогодней травой. Еще не было никаких оград, были только рукописные таблички. Во всех этих могилах лежало свыше 5 тысяч расстрелянных евреев города Бар, ни в чем не повинных людей, в том числе дети, женщины, старики, прекрасные девушки и юноши…

В дальнейшем могилы были огорожены, появились стандартные тумбы с надписями, что здесь лежат советские граждане, расстрелянные немецко – фашистскими захватчиками… Ни слова, что здесь лежат люди – мужчины, женщины, дети, старики, расстрелянные только и за то, что их родители, хотя бы один из них, были евреями! Эти надписи на могилах являются одним из свидетельств государственной антисемитской политики, проводимой в Советском Союзе после 1945 года до недавнего времени. Только в 90 годах после так называемой перестройки на этих могилах появились памятники с указанием национальности расстрелянных жертв.

Вспоминая о геноциде евреев в моем родном городе Бар, вспомнил один эпизод. Через несколько лет после окончания войны где – то в Румынии был пойман бывший начальник полиции города Бар, которого в Баре же судили. Как мне рассказывал мой школьный товарищ, украинец по национальности, Алексей Мыслинский, бывший на суде, Андрусева спросили, расстреливал ли он лично. На это матерый бандит ответил: - Я не расстреливал, я добивал раненных, чтобы не мучились… Вот, такой гуманист!

 Хотелось бы здесь затронуть вопросы, связанные с антисемитизмом в партизанских отрядах, армии. Несколько времени назад в газете «Известия» была опубликована статья о белорусских партизанах, в отрядах которых было много евреев из Слонимского и других гетто. Приводились факты дискриминации евреев со стороны отдельных командиров, даже высылки из отрядов, что было равносильно смерти – ведь евреи были вне закона, подлежали смерти. В литературе есть сведения, что среди партизан распространялись слухи, что евреи – немецкие шпионы, в заложниках у немцев остались их семьи. У нас в партизанском отряде о таких фактах я не слышал, однако антисемитский дух чувствовался из разговоров о кривом ружье, из которого евреи стреляют в Ташкенте, и им подобных. Надо сказать, что в нашем рейдовом партизанском соединении комиссаром был еврей Нижник, один из секретарей Винницкого обкома партии. Я лично в отряде никакой дискриминации не чувствовал, однако при поступлении в отряд комиссар отряда Федоров мне напомнил о моих соплеменниках, которые как стадо баранов шли на расстрел. Это было мне до боли обидно. Ведь я видел огромные колонны советских военнопленных – полных сил мужчин, давших присягу, которых сопровождали немногочисленные немецкие конвоиры. Почему они не разбегались, не нападали на конвой? К этому можно добавить, что в еврейских колоннах, которых вели на расстрел, были в основном женщины, дети, старики, к тому же они до последней минуты надеялись, что их ведут не на смерть, может на новое место жительства, о чем твердили немцы и полицаи, сопровождавшие колонны. Хотя здраво мыслящему человеку должно быть ясно, куда их ведут, но ведь так хочется жить, особенно матерям с детьми… Любую ложь примешь за правду!

Должен признаться, что из – за антисемитской обстановки я при призыве в армию, когда меня записали не спрашивая украинцем, промолчал и не стал исправлять ошибку. В результате я до демобилизации из армии в 1947 году считался украинцем по национальности. При демобилизации, не выдержав укоров совести, я заявил при оформлении документов, что по непонятной причине неправильно записана моя национальность. Сказал, что записали так, не спрашивая меня, а я не интересовался этим вопросом, тем более, что в солдатской книжке, а далее в офицерском удостоверении, которые находилась на руках, национальность не указывалась. Начальство при демобилизации не обращало внимания на такие мелочи, тем более, что часть расформировывалась. В результате мое еврейство было восстановлено, в личном деле, пересылаемом в районный военкомат, я уже значился евреем. По документам военкомата я получил соответствующий гражданский паспорт. Все это было возможно, так как никаких архивных данных о моем происхождении не сохранилось, все писалось с моих слов. В дальнейшем при очередной смене паспорта в 1950 году в Одессе мне пришлось восстанавливать свидетельство о своем рождении.