Как крысы утащили зарплату и продуктовые карточки

Как крысы утащили зарплату и продуктовые карточки

 Шёл 1943 год. Конец февраля. Я жила и работала в Москве. На военном заводе. Продукты и хлеб выдавали по карточкам. У меня был подростковый паёк. И зарплату, несмотря на выполняемые взрослые нормы, тоже платили наполовину меньше, чем взрослым.

С конца 1942 года я жила у тёти – метро Измайловская, 5-я Парковая улица. До этого адреса ее дом у метро разбомбили, и их переселили в длинный розовый барак. Человек пятьдесят с детьми. Комнатушки были – клетушки. Метров по 5-7 на семью. Все комнатки досками перегорожены. Нам досталась кухня. Метров пять. Стояла печка, тумбочка, два табурета и большая кровать. А нас четверо: тётя, я, дочь её тринадцати лет, она тоже с нами работала на заводе, и сынишка Шурик, семь лет.

 Барак кишел крысами. Как ляжешь спать, они по ногам, по постели ходят. Ноги подожмёшь или сбрыкнёшь, а они всё равно лезут. Потому что остатки ужина или что вкусное – в мешочек, на шею и в кровать. Электричества в бараке не было, жили с керосиновой лампой. Эти крысы всех одолели. И травили их, и дыры забивали, всё равно стаи ходили.

И вот подхожу я к комически-трагическому случаю. Как помню, в конце месяца выдавали продуктовые карточки на следующий месяц. Одна – рабочая, две подростковых и одна детская, на месяц продукты и хлеб. И ещё в тот день мы все трое получили зарплату. А купюры были длинные-длинные. Получилась большая пачка денег и карточек. Радостный день! Мы трое пришли с работы, а Шурик один до вечера всегда был. Радостные пришли! Тётка вынула из сумки продукты, хлеб и крупу, положила на стол, а всю зарплату с карточкам и положила на кровать. Вдруг выскакивает стая крыс, хвать пакет с крупой и хлеб. И в нору! Я и Зойка орём, а одна здоровенная крыса хвать в зубы все карточки и деньги. Тётка не растерялась, схватила вилы (у нас стояли поварские – два острых длинных лезвия на длинной ручке). Тётка хватает эти вилы и за крысой! А она, гадина, эту пачку в нору никак не протащит. Тётя Настя крысу посадила на вилы и в печку. Она в это время жарко топилась. Крыса визжит, мы орём. Тётка крысу пихает в огонь, а сама голыми руками у неё вырвала и деньги, и карточки. Столько радости было!

Запахло палёным мясом, и к нам прибежали соседки.

– Насть, у вас так вкусно пахнет! Вы что, щи с мясом варите?

– Какие щи, вы посмотрите, в печке крыса дожаривается!

У нас столько было хохоту и слёз! Но что интересно, все крысы в бараке сразу исчезли. Ведь до этого случая мы все продукты хранили в баке или кастрюле, прикрыв кирпичом или большим камнем. Так они, гады, всю ночь царапались. А как уснём, они по нас ходили. Мы спали вчетвером на одной кровати. Двое туда и двое сюда. Валетом. Вот они и лазили по ногам. Крошки в кровати вынюхивали. В такой конурочке не повернуться, двое сидят за тумбочкой, двое на кровати.

Как же тётке все были благодарны, что ушли крысы! Но весной появились мыши. Тоже не радость. Но с ними было проще. Мы стекло в тряпочку мелко-мелко наколем и – в муку. Намочим хлеб или зерно и – к норкам. А утром лопаткой выгребали мышек.

И вот ещё комичный случай. Нам с сестрой был положен выходной по воскресеньям – как подросткам. И мы часто ездили в кинотеатр «Родина», что на Семёновской. От Измайловского парка одна остановка на метро. В выходной тётка работает, а мы с Зойкой в кино собрались. Я надела штанишки-панталоны, а они были почти до колен. И мне показалось ещё дома, что что-то шевелится в штанишках. Не обратила внимания. Дошли мы до метро, спустились вниз, сели в вагон (это была конечная остановка). Только я села, как у меня в штанах что-то забегало. Я вскочила и ору на весь вагон. Посреди вагона вывернула штанишки, а оттуда – маленький мышонок. Как начал носиться по проходу! Люди ржали! Хохотали! А я быстрее надёрнула штаны и на выход. Наша остановка. Но от стыда или перепуга мы в кино так и не пошли. Вернулись домой и во все дырки и щели лили дёготь. Но вскоре тётке дали общежитие у метро Бауманская. Там уже не было ни крыс, ни мышей.

Вот такое воспоминание о том, как в войну я с крысами и мышами жила. Когда вспоминаю эту картину, улыбаюсь. А тогда не до смеха было.