Упросила не спиливать мою ель и папину яблоню-пепенку. Ее-то и осталась одна треть. После попадания молнии - две трети дерева усохли, но оставшаяся дает довольно много душистых, прохладных и сочных яблок.
На дедушкиной половине я любила старую акацию (конечно же, пользующуюся величайшим почитанием у евреев и символизирующая бессмертие), цветы которой мы охотно поедали вместе с зелеными калачиками, найденными в траве.
У дедушки были изумительные марели, мелкие абрикосы. Когда они наливались солнцем и еще были упруги, мне разрешалось нарвать мисочку и полакомиться, а остальные дедушка торжественно разламывал (косточки выбрасывались) и раскладывал со мной на противнях. В таком виде они отправлялись на крышу – сушиться на зиму. При малейших намеках на дождь, абрикосы снимались и укладывались в кладовке. Как правило, тревога была ложной. Почему-то частенько огромные грозовые тучи, готовые пролить на нас несметное количество благодатной влаги, уплывали в сторону села моей второй бабушки Гаши и дедушка вздыхал: «Снова Чернобай грозу забрал, ну подождем еще!».
