Для меня семья Булгариных была далека. Судила о них только по их щедрому участию в общественных начинаниях. Теперь известно, за скольких неимущих детей вносил Булгарин плату в гимназию, чтобы дети могли продолжать учение, как дешевы, а иногда и бесплатны были квартиры в принадлежавших ему домах. Его жена и две очень красивые дочери уехали за границу, но ни он, ни его два сына Эстонию не оставили.
Осталась и мать госпожи Булгариной — графиня Рокоссов-ская, очень уже старая. Она не хотела быть в тягость своей дочери, но главное, хотела, чтобы ее похоронили в родной земле. Встречая ее на улице, неизменно приветливую, в шляпке с вуалеткой и со слегка трясущейся головой, я слышала ставшую привычной фразу: «Милая, как вы похорошели! Желаю вам умного мужа и медовый месяц на юге Франции!» Я смеялась, а выйдя замуж за Ивана Аркадьевича, изумлялась, как точно исполнилось ее доброе пожелание.
Совестно вспоминать пустяки, зная горестную судьбу людей. Все-таки один случай был уж очень смешным. После всенощной мы с Левой Шумаковым поднимались на Домберг, идя к нам домой. Темнело, на боковых скамейках сидели отдыхающие горожане. Лева задержался около сидящей одинокой фигуры с опрокинутой на коленях шляпой. Догнал меня с залитым слезами лицом. У него была особенность: когда он очень смеялся, из глаз текли слезы. Оказывается, на скамейке сидел один из богатеев нашего города — купец Резвов. В церковь он ходил торжественно одетый, в цилиндре. Вот в этот-то цилиндр и упали опущенные Левой монеты!
Окончив богословский факультет Тартуского университета, стали священниками два молодых человека, принимавших участие в работе Движения — Александр Осипов из Таллинна и Константин Рупский — мой одноклассник. Оба после войны священниками быть перестали. У обоих жены, считая, что мужья погибли, уехали за границу. Думаю, что для обоих это много значило и повлияло на их дальнейшее поведение. Перестали они быть священниками по-разному. Константин Рупский, оказавшийся в Сибири после отбытия лагерного срока и зная, что семьи у него больше нет, стал работать на строительстве, женился на умной и милой девушке, окончившей медицинский и присланной в те места как врач.
Александр Осипов, узнав об отъезде семьи и о том, что он был даже отпет, какое-то время метался, прося церковные власти разрешить ему вторую женитьбу, а затем сделал себе карьеру борца против религии. Добрые, достойные люди сохранили стихотворение Александра Осипова, которое говорит о состоянии его души в последние годы. Умер он одиноким, в мучениях.
ПОКАЯНИЕ
Спаси от зла и заблуждений
В суровый испытанья час —
Раба бесчисленных сомнений,
Чтоб пламень веры не угас.
Спаси от ужасов паденья
И от отчаяния меня,
От гибели, от преступленья,
От мук нездешнего огня.
Спаси, уж силы иссякают,
Надежды факел прогорел,
Враги все ближе подступают,
А мост подъемный — заржавел.
Я виноват, но ТЫ, Великий,
Ты, Любящий, прости меня,
О, размечи их натиск дикий,
Раба и падшего щадя.
И отвори мне двери рая,
Прими в обители свои —
Я проклял все, чего желая
Забыл о правде и любви.
Пойми, я чаю исправления,
Я чаю нового пути.
Прими, открой мне дверь спасения
И, как Вселюбящий, — прости.
Листок с этим стихотворением мне прислала Ксения Яковлевна Заркевич (для меня — очень мне дорогая Ксана Шаховская), когда я была полна негодованием по поводу безобразнейшего поведения Александра Осипова. В 1978 г. и вторым изданием — в 1983 г. выходил сборник его антирелигиозных статей и брошюр под названием «Откровенный разговор с верующими и неверующими (размышления бывшего богослова)».
Умная, добрая и справедливая Ксения Яковлевна заставила меня задуматься.
В Таллинне у Юрия Павловича Мальцева хранятся дневниковые записи уже умершей Людмилы Ивановны Столейковой. В 30-е гг она училась на филологическом факультете Тартуского университета, свои записи вела постоянно. Человеком она была своеобразным. После смерти родителей, которым посвятила всю свою жизнь, была даже не совсем нормальной, жила одиноко и очень трудно. Иногда радовала нас выписками из своих дневников. Так, в 1981 г. пришла в день моего семидесятилетия и подарила тетрадь с записью от 1 мая 1937 г. — об отъезде семьи Гриммов в Ригу.
В этом отрывке — и уют маминой квартиры, и перечислены все наши ближайшие друзья:
«1 мая 1937 г. У доктора Клавдии Николаевны Бежаницкой был прощальный ужин в честь Гриммов. Присутствовали: маститый профессор Давыд Давыдовыч Гримм, его сын Иван Давыдовыч с Мюленталь, Маруся и Алеша Соколовы. Среди приглашенных были и мы с Аделью Робертовной Крамер.
Был чудесный весенний вечер. На улице — вдруг наступившая теплынь. Комнаты залиты светом ярких ламп, окна настежь, обстановка нарядная и уютная. В столовой, на празднично сервированном столе, среди множества всевозможных закусок, поставлена стеклянная ваза-шар с веточками цветущей березы.
Я была счастлива — моим соседом за столом был сам Давыд Давыдовыч Гримм («Дедушка»), а моими виз а-ви Иван Давыдовыч и Владимир Николаевич. Разговор шел об университете, о молодежи. После ужина сидели на веранде, при свете голубого фонаря. Иван Давыдовыч и Алеша Соколов декламировали стихи русских и немецких поэтов (Райнера-Марию Рильке).
В час ночи мы слушали по радио пасхальную заутреню из Праги, а потом из Парижа. В Эстонии Пасху отпраздновали по новому стилю.
Несмотря на поздний час, нам не хотелось расходиться»
В этой же тетради была запись Людмилы Ивановны Столейковой «О людях XIX века». Очень хочется и ее включить в книгу, чтобы она не затерялась. В ней сказано о прекрасных представителях русской культуры, живших в Эстонии.
«В студенческие годы в Тарту с 1934 — 1939 гг. я снимала комнату на улице Густава Адольфа, 64 — 2 у Адели Робертовны Крамер и ее матери Амалии Ивановны. Обе были родом из Петербурга.
Свободное копирование
