Не успела я прийти в себя, как было решено не пропускать возможности послать кого-нибудь из Тарту на общий съезд Движения, который должен был проходить около Амьена (во Франции) с 10 по 16 сентября 1928 г. Но студенты не могли пропускать начало занятий и отсутствовать в сентябре. Митя Маслов не считал для себя возможным принимать от Движения деньги и придумал поехать с экскурсией в Париж, а там отстать от нее и быть на съезде. Небольшие деньги были, и решили послать меня, только что перешедшую в последний класс гимназии. Наш директор Иван Михайлович Тофф меня отпустил, сказав, что пропущенное я догоню, а это будет мне духовным багажом на всю жизнь.
В Риге я была поручена ехавшему на съезд Димитрию Владимировичу Буковскому, студенту юридического факультета, впоследствии активному члену Рижского и Даугавпилсского Единения, написавшему прекрасные воспоминания. Я была скромная, перепуганная девочка, а Димитрий Буковский был уверенный в себе, кончающий студент, влюбленный в свою невесту. Паровозы в те времена топились углем. Влюбленный все время стоял в коридоре, высовывал голову в открытое окно и шептал пламенные слова. А моя обязанность была вытаскивать кусочки угля, попавшие ему в глаза. Кроме того, на станциях он часто бегал опускать написанные им письма, а я изводилась от страха, что он не успеет вскочить обратно в вагон. Мы ехали двое суток, никаких спальных мест у нас не было. Я сидела, а его голова лежала на моей подушечке, на моих коленях. Так что, кто кому был поручен?
Так я оказалась во Франции на шестом общем съезде Движения — единственная школьница. «Вот каких делегатов присылает Прибалтика, даже с косой!» — сказал наклонившейся надо мной улыбающийся человек. Это был Иван Аркадьевич Лаговский — мой будущий муж.
Съезд произвел на меня незабываемое впечатление. Я увидела на нем многих религиозных философов, высланных в 20-е годы из России и бывших руководителями Движения. Я была очень молода и радостно запомнила смешное.
Съезд проходил в прекрасном замке Савёз, любезно предоставленном его владельцем на время съезда. Там были чудесные цветники и парк. Заседания проводились преимущественно на открытом воздухе, на газоне между замком и цветником. Душой съезда был председатель Движения — профессор Зеньковский.
На открытии съезда Василий Васильевич говорил о нашем одиночестве в огромном, равнодушном мире. «Кто откликнется на наш призыв?» — воскликнул Василий Васильевич и замолчал. В ту же секунду осел, пасшийся неподалеку на парковой лужайке, бодро прокричал свое «и-а». Хохоту было до слез. Веселее всех смеялся сам докладчик. Так и осталось неизвестным, сам ли осел был таким сообразительным, или кто-то, зная ораторские приемы Василия Васильевича, в нужную минуту дернул его за хвост.
Съезд кончался. На прощальном дружеском обеде произносились речи. Профессора Зеньковского просили огласить письмо, якобы посланное кем-то, кто не попал на съезд. На самом же деле все письмо было составлено из мыслей и фраз самого Василия Васильевича. Когда ничего он дошел до своей излюбленной фразы, которой деликатно прерывал чьи-либо глупые высказывания: «И в этом есть своя правда, господа, но в сущности это неправильно»! — смех уже нельзя было удержать.
Свободное копирование
