5 июля состоялся высочайший приказ о назначении генерал-лейтенанта С. К. Гершельмана московским генерал-губернатором с оставлением в должности командующего войсками Московского военного округа.
В течение июля месяца я совершил две поездки по губернии: 1) в Клинский и Волоколамский уезды и г) в Можайский и Верейский уезды. В Клинском уезде я посетил несколько волостей, между ними и Круговскую волость, где среди крестьян замечалось некоторое брожение и недовольство. Особенно это сказывалось в деревнях и селениях, примыкающих к обширному майоратному имению князя Меньшикова-Корейш (24 000 десятин земли). В этих деревнях и селах крестьяне имели насущную потребность в увеличении земельного надела, и соседство такого колоссального владения, в земельных угодьях которого они нуждались, действовало на них возбуждающим образом. Князь Меньшиков-Корейш выражал полную готовность продать крестьянам нужное им количество земли, но так как это был майорат, то он не имел права этого сделать без высочайшего на то соизволения. После продолжительной беседы с крестьянами мне удалось их успокоить, и они мне обещали, что будут спокойно ждать разрешения их больного вопроса, лишь бы только он был удовлетворен.
В Клинском уезде я посетил одну из крупных фабрик с 5 000 рабочих при деревне Некрасино Т-ва Высоковской мануфактуры. Я обошел всю фабрику, беседовал с рабочими, которые своим настроением произвели на меня очень хорошее впечатление, никаких жалоб на администрацию фабрики заявлено мне не было, если не считать двух незначительных претензий, которые тут же были разрешены мною совместно с директором.
Из Клинского уезда я проехал в Волоколамский, где настроение крестьян отличалось более возбужденным состоянием вообще и особенно среди населения Марковской, Кульпинской и Яропольской волостей, где агитационная пропаганда достигла большого успеха.
Предводителем дворянства в этом уезде был князь С. Б. Мещерский, высокоблагородный человек с душой кристальной чистоты. Кроме того, князь Мещерский был глубоко предан своему делу предводительства и свято хранил светлые традиции дворянства, был человек глубоко и сознательно преданный идее царя.
Объехав сначала волости более спокойные, я направился в самую революционно настроенную — Марковскую. Я нарочно поехал в сопровождении одного только исправника. Из этой волости, где крестьянство было хорошо обеспечено и землей, и заработками, вышел ряд приговоров революционного содержания. Уездный съезд, рассмотрев в связи с этими приговорами деяния волостного старшины Рыжова, постановил удалить его от должности. Рыжов отказался исполнить постановление съезда и сдать должность. Кроме того, на данное мною ему письменное приказание явиться ко мне в г. Волоколамск ответил отказом. Подъезжая к марковскому волостному правлению, я увидел толпу крестьян, занимавшую всю площадь перед правлением. Толпа эта стояла в большом порядке, впереди волостной старшина Рыжов с хлебом-солью. Остановившись и не выходя из экипажа, я сказал, что не желаю разговаривать с ними и отказываюсь принять их хлеб-соль. Сказав это, я приказал кучеру ехать дальше и направился к предводителю дворянства князю Мещерскому в его имение Лотошино. Это имение известно по своему сыроварению и старинному барскому дому, оно принадлежало боярину Морозову, времен царя Алексея Михайловича.
Крестьяне были очень озадачены и прислали ко мне в Лотошино депутацию с просьбой объяснить, почему я их обидел, не заехав к ним. Я ответил, что они сами должны чувствовать почему, и что я приеду к ним только тогда, когда их старшина исполнит постановление съезда и сдаст свою должность на законном основании кандидату, а крестьяне явятся ко мне с сознанием своей вины.
От князя Мещерского я вместе с ним выехал в Кульпинскую волость, тоже революционно настроенную. Когда я подъехал к волостному правлению, меня поразило отсутствие народа, меня встретили волостной старшина и старосты, а крестьян почти не было. Войдя в правление, я начал ревизию его. По мере того, как я рассматривал книги, народ стал прибывать — я сразу заметил царившее возбуждение. Стали ломиться в правление, где я сидел. Приказав им выйти и прислать ко мне только выборных, с которыми я и буду разговаривать, я сказал, что с толпой говорить не буду. Толпа подалась, благоразумные стали уговаривать не лезть, выступили выборные, я начал с ними говорить, но толпа не унималась, начала снова наседать, многие были выпивши, держали себя развязно, стали задавать вопросы вызывающим тоном, волнение все увеличивалось; говорить уже нельзя было, и я решил уехать, убедившись, что дальше все будет хуже и хуже. Сказав им: "Раз вы меня не слушаете и продолжаете наседать, то я сам от вас уйду, дайте сейчас же дорогу". Послышались недовольные голоса, выкрики, но тем не менее толпа несколько расступилась, и я мог, хоть и с трудом, выйти на крыльцо и вместе с князем Мещерским сесть в коляску. Кругом стояла такая толпа, что коляска и лошади были прямо облеплены, не было возможности двинуться вперед. Тут начали мне предлагать разные вопросы, я отвечал, стараясь быть спокойным, пьяные все прибывали. Тогда, видя, что медлить уже не имеет смысла, я встал во весь рост в коляске и обратился к толпе со словами: "Видно, что сегодня разговаривать с вами нельзя, вы слишком возбуждены и сами не сознаете, что говорите; но я прощаю ваше поведение, так как приписываю это Казанской (было 8 июля). Очевидно, вы чересчур усердно ее попраздновали". В ответ на это послышались голоса: "Верно, верно, Казанская", и раздался хохот. Воспользовавшись минутной переменой настроения, я крикнул толпе: "Так дайте дорогу!" Коляска моя двинулась, народ расступился.
Приехав в село Ярополец, в котором бывал и работал наш поэт А. С. Пушкин, я застал в волостном правлении много народа, и хотя крестьяне и вели себя приличнее, но выражали мне свои нужды и претензии в весьма вызывающем и крайне несдержанном тоне, причем заметно было раздражение к соседним помещикам.
Свободное копирование
