Получено известие о падении при Дворе одного министра. "Я этого ждал, -- сказал князь Александр Васильевич и, взяв перо, написал следующее: "Фортуна воздвигает колосс, подножие которого из глины. Она отвела ему у себя уголок только для постоя, а не в вечное потомственное владение. Я знал, что своенравная сия хозяйка сперва его приголубит, а после прогонит. Беда без фортуны, но горе без таланта! Изгнание Аристида, присужденное Остракизмом, дало добродетели его тем большую знаменитость. Вот разница между Аристидом и нашим Антишамбристом".
Один полковник, рассуждая о предстоявших военных предприятиях, осмелился предложить фельдмаршалу план отдельным операциям своего полка. "Воюй, полковник; твой успех будет эпизодою в истории. Но план главнокомандующего есть история его жизни и -- славы всего его войска".
В пылу Новийского сражения доносят фельдмаршалу, что в сию минуту убит майор Корф, которого он знал и любил еще в Польскую войну. Он перекрестился, прослезился и воскликнул: "Вечная память достойному, храброму Корфу! Завидна смерть на поле брани за Отечество. Будем молиться за упокой души его; но да не прогневим ропотом Бога, сотворившего нас смертными. Его Святая воля!" Дал шпоры лошади и полетел за победою.
Как враг десантов князь Александр Васильевич рассказывал, что еще в деревне своей, Кончанске, смеялся он над предполагаемою Бонапартом высадкою в Англию. "Я, -- говорил он, -- называл ее тогда же второю после Гибралтара репетициею трагико-комической военной драмы, которая никогда не будет разыграна. В Гибралтаре Криллон дал бессмертную знаменитость Эллиоту; а с собою увез срам и позор. Отсюда же уплыл Бонапарте в Египет. Так оканчиваются десанты!"
Князь Багратион рассказывал за столом у генералиссимуса об одном старом, заслуженном, редкого поведения полку его солдате, который принес ему пять червонных с сими словами: "Эти деньги достались мне при разделе добычи от моих товарищей; но Бог послал их девяностолетним родителям моим в Нижегородской губернии. Сделайте милость, Ваше сиятельство, прикажите их к ним туда отправить по сей надписи". Что князь тотчас и исполнил. Александр Васильевич, восхитясь сим поступком, велел привесть солдата и, расцеловав его, произнес: "Спасибо тебе, християнин, что ты помнишь заповедь Божию: чти отца и матерь твою". Узнав, что он был с ним в турецких и польских походах, вскрикнул князь: "Давай мне за него дюжину рекрут -- нет, мало, и сотни не возьму. Поздравляю тебя унтером". "Благодарю, Ваше Сиятельство, -- отвечал солдат, -- я неграмотный, служил рядовым, прикажите мне умереть в рядах". Суворов, обратясь ко всем, сказал: "Где это услышим?"
Князь любил ходить часто между солдат, в солдатской куртке или в изодранной своей родительской шинели, и был всегда доволен, когда его не узнавали. Тут бывали с ним нередко весьма забавные встречи, которые, если описывать, то надобно писать новую книгу его анекдотов. Часто находили его в армии спавшего наповал с солдатами. Так, однажды закричал вслед фельдмаршалу, бежавшему в солдатской простой куртке, присланный от генерала В. X. Дерфельдена с бумагами сержант: "Эй, старик, постой! Скажи, где пристал Суворов?" "Черт его знает", -- отвечал он. "Как! -- вскрикнул сержант. -- У меня от генерала к нему бумаги". "Не отдавай, -- был второй ответ, -- он теперь или размертвецки пьян, или горланит петухом". Тут посланный поднял на него палку и вскрикнул: "Моли ты Бога, старичишка, за свою старость; не хочу и рук марать; ты, видно, не русский, что так ругаешь нашего отца и благодетеля". Суворов -- давай Бог ноги. Через час возвращается он домой. Сержант, узнав его, хочет броситься к его ногам; но граф, обняв его, сказал: "Ты доказал любовь ко мне на деле: хотел поколотить меня за меня", -- из рук своих потчевал его водкою.
Также и в Финляндии, едучи на чухонской телеге, не успел Суворов по тамошним узким дорогам своротить, как вдруг столкнувшийся с ним курьер ударил его пребольно плетью. Лежавший с ним адъютант его, Курис, поднялся и хотел было закричать, что это главнокомандующий, как Суворов, зажав ему рот, сказал: "Тише! Тише! Курьер, помилуй Бог, дело великое!" По прибытии в Выборг, узнает Курис, что курьер тот был повар генерал-поручика Германа, отправлявшийся с курьерскою подорожною за провизиею в Петербург, и донес о сем графу, который произнес: "Ну что же? Мы оба потеряли право на сатисфакцию, потому что оба ехали инкогнито".
Свободное копирование
