Диктатор на покое
Каждому, кто дожил до великой русской революции, таким далеким, странным и чуждым кажутся и время, и люди, о которых я вспоминаю теперь. А они сыграли в нашей истории и даже в том, что творится сейчас, громадную роль. Ведь случайностей нет. События кажутся неожиданными только слепым кротам да деревянным идолам, которых народное движение из министерских дворцов бросило в темничные казематы. Их бездарность и политическое невежество равнялись только их наглости. Все ужасы, переживаемые нашею родиной, могли бы быть предотвращены, если бы эти ташкентцы приготовительного класса хотя немного знали то, что происходило в Западной Европе с Людовика XIV до крушения Наполеона III. Они ничего не видели и не предвидели. Титулованные и сановные шуты гороховые в этом отношении отстали даже от сотрудников и современников Александра II, хотя и этим, говоря правду, была не большая цена на всемирной правительственной бирже. Настоящее царство самоуверенной и варварской никчеми началось с его сына и преемника на прародительском троне, Ананаса III и последнего. Вы помните его знаменитый манифест, отменявший даже канунные призрачные упования: "А на нас лежит обязанность"? Ананас III и последний разогнал всех деятелей предшествовавшего царствования, все-таки кое-что делавших для своей страны и народа. Одного из таких я встречал. "Старый кот на покое", как непочтительно называл его дух тьмы и человеконенавистничества, мрачный инквизитор Победоносцев, был очень словоохотлив и любил делиться своими воспоминаниями.
Некогда "диктатор сердца" граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов медленно умирал тогда в Ницце. Он был выброшен новым курсом за борт вместе с Д. А. Милютиным, замкнувшимся в кипарисовые рощи Симеиза в Крыму. России оказались совсем не нужными люди даже умереннейшего прогрессивного направления. Зловещая фигура бритого Кощея из-за широкой спины ограниченнейшего из монархов грозилась на всех, кому тогда хоть в некоторой степени могла доверять страна. Правда, и Лорис-Меликова и Милютина Ананас III не раз вызывал в Петербург, но им там нечего было делать и они отказывались даже от участия в "совете нечестивых". Ведь какие же компромиссы могли быть у них с Победоносцевым и с полуграмотными собутыльниками государя!
Я помню встречу у А. Ф. М. с тогдашним временщиком.
Только что царь помиловал кого-то, и веревочная петля на этот раз болталась, осиротевшая, впусте. Победоносцев был раздражен. Его так и поводило всего. Зло и подозрительно он оглядывал всех нас и, казалось, только искал повода высказаться. Такой ему и дал едва ли не покойный Терпигорев:
-- Россия устала от виселиц.
Победоносцева так и подняло.
-- Неправда, неправда, неправда!
Злобная, ехидная судорога свела его бескровные сухие губы.
-- Не велика тяжесть -- выдержит. Есть от чего устать -- от нескольких повешенных негодяев. России сейчас нужны не виселицы, а настоящий правеж черных сотен. Как при Рюриковичах: любо ли? -- и бросай сверху на ножи и топоры. Иоанну Грозному, вот кому пора вернуться! Иоанну Грозному.
Он неслышно, на мягких подошвах, подошел к столу и ударил в него желтым кулачком, похожим на сморщенный гриб.
-- Да-с, трижды Иоанну Грозному. Неву трупами запрудить! Брюхами вверх! Не время сентиментальничать... Политическая власть синоду, а в синод -- если нет, так выдумать Торквемаду.
-- Нечего и выдумывать. Есть готовый! -- спокойно проговорил Григорович.
-- Принимаю ваш намек, Димитрий Васильевич... Во всей его полноте. Гордился бы, если бы соответствовал идеалу. Великого испанца до сих пор не понимают.
-- Чего уж понимать! Когда так говорит бывший прогрессивный профессор уголовного права...
Тертий Филлипов довершил:
-- Да ведь, ваше высокопревосходительство, -- мягко вставил он, -- ведь синод не сам работает, а творит волю пославшего.
Победоносцев запнулся.
Удар пришелся метко.
Сел в кресло... помолчал. И вдруг, точно ужаленный.
-- Да-с? Волю-то пославшего вы знаете? Помните, что он повелел Израилю о роде и племени Амалека?.. До последнего младенца... до последнего младенца-с! -- сладострастно подчеркивал он.
-- За что же мы вешаем собак на Ирода?
-- И Ирод. Хороший государь был. Кого Господу-Богу понадобилось спасти -- он спас. Послал вывести деву с младенцем в Египет... На осляти-с... На осляти.
Я слушал и ушам не верил. Слишком уж это было откровенно.
-- Я вам скажу, Тертий Иванович, вы меня вашей отсебятиной не собьете. Всякий-с в Библии находит свои желуди. Я вот вполне согласен с вел. кн. Владимиром. Он вчера в государственном совете: не миловать надо -- а виселицы, виселицы, виселицы! От Александро-Невской Лавры до Адмиралтейства... а то, пожалуй, от Питера до Москвы. Зима-с, гнить не будут -- так до весны в назидание современникам. На всех телеграфных столбах... Гроздьями... гроздьями. Висите, голубчики! А публику туда и назад катать бесплатно, по очереди. Зрелище и увеселение. Пусть любуется.
Понятно, что Лорису незачем было ехать сюда. Особенно, когда он в присутствии Ананаса III обернулся к Константину Петровичу и морщась:
-- Что это так дымом пахнет?
Победоносцев потянул носом.
-- Не нахожу!
-- Да вы привыкли. Вам ничего. В святом братстве (Германдада) и не к этому принюхаешься.
-- Я знаю, что не остроумно, -- сознавался Михаил Тариелович, -- рассказывая это, -- но Александр III удостоил улыбнуться... "Высочайшею был награжден улыбкой". И ее-то Победоносцев, разумеется, никогда мне не простит. С тех пор он нас всех, живущих за границей, предлагает лишить жалованья, аренд, чуть ли даже не конфисковать нашу землю в России. Меня он называет изгоем и князем Курбским из Армян. Злой клеветник, не останавливающийся ни перед чем. У Александра III была очень хорошая черта: он очень любил очные ставки. Я помню, как-то в первые дни после смерти его отца вхожу в Аничков дворец, и вдруг мне государь: "Граф, за что это вы меня вчера обозвали мраморным геркулесом, пояснив, что истуканам мозгу не полагается? Несколько деликатнее правда, но смысл таков".
-- Вчера?
-- Да. У великого князя Константина.
-- Вашему величеству солгали. Я вчера действительно должен был поехать к его высочеству, но остался дома. У меня был мой обычный приступ ревматизма. Я не выходил из спальной. Разрешите, государь, узнать, кто это оклеветал меня.
Александр III сделал удивленное лицо и обернулся к Победоносцеву.
-- Что же вы мне рассказывали, Константин Петрович, будто вы сами видели графа?
-- Думал, что видел.
Он весь пошел желтыми пятнами
-- Народу было много. Показалось... А слова графа передавались в круглой гостиной.
-- Не всякому слуху верь!
И царь расхохотался.
-- У Романовых это вообще было очень характерное. Они любили ссорить между собою всех, кто около. Даже железный рыцарь, как его называли, Николай I не гнушался этим. Раз он таким способом поссорил Желтухина с Ростовцевым и сам рассказывал Михаилу Павловичу, как они со злости начали выводить один другого на чистую воду. "Много я узнал тогда любопытного!" -- смеялся Николай.
