Времена года. Зима
Зима на нижнем Амуре приходит исподволь, как-то незаметно, поступенно. Бывают дни, когда уже в середине сентября, после ненастных дождливых дней, неожиданно открываются в разрывах туч, покрытые белыми снеговыми шапками вершины могучих крыжей – тысячников, громоздящихся вдоль Амгуни. Грандиозное, красивое зрелище: снизу сыро, слякотно, но еще тепло, деревья и кусты стоят серые, жалко безлистые, а там вверху первый холод превратил дождинки в хлопья снега и обильно украл ими ветки лиственниц и елей, гольцы и каменистые склоны сопок - великанов. Ветер продолжает разгонять тучи и проглянувшие лучи солнца, осветит белоснежные далекие вершины, являют такую великолепную , чарующую красоту, что сердце замирает от восторга и восхищения. В воздухе уже чувствуется свежий, бодрящий дух, приятный холодок, пахнет снегом. Это первое легкое, мимоходом, дыхание зимы. Вскоре снег на вершинах сойдет, будут еще теплые дни, но в октябре все чаще и чаще легкий снежок будет ложиться , а в низинах заморозки скуют ручьи и озера, на быстрых речках появится забереги, по Амгуни пойдет шуга. Обильный снег, выпавший во второй половине октября, уже не тает. Конный двор перепрягает своих сивок-бурок в сани. Телеги, задрав оглобли, отдыхают, выстроившись в ряд в дальнем краю двора, дожидаясь весны. И хотя по календарю еще осень, зима уже пришла, и надолго – до конца марта.
Зима вообще, как время года, не вызывала во мне столько положительных эмоций, как осень, лето, и особенно – весна. Я думаю, что это было связано с двумя причинами: во-первых – холод. Я ужасно не люблю холода, когда от стужи не хочется не то, что двигаться, но даже думать. Детство в военные годы было голодным и холодным. Зимой липли к печкам, без большой на то надобности не торчали на улицах. Во-вторых – это школа, учеба, уроки. Что и говорить, школу я воспринимал, как обязанность, и восторга или хотя бы радости от посещения уроков не испытывал. Добросовестно посещал её, добросовестно, по мере способностей и ума, готовил уроки. Конечно, внеклассная работа, сборы, художественная самодеятельность, общение с друзьями - все это было мне по душе, а сама учеба –нет. Так что к зиме у меня с детства и до сих пор какое-то особое, предвзятое отношение, как будто поджидают меня в это время одни неприятности.
Все будет за эти долгие холодные месяцы: снегопады, сильные морозы и оттепели, и конечно, снежные бури. Обильно выпавший рыхлый снег надолго парализует движение транспорта. Автомашины буксуют в сугробах и пока не протянут клин, пока не прокатают дорогу, движение их крайне затруднено. В таком же положении и конные дороги. Лихо прокатиться на розвальнях очень трудно, пока что лошади вязнут в сугробах, уминая их, п полозья саней еще не скоро отполируют путь до зеркального блеска. Люди протаптывают тропки, расчищают подъезды, дворы, тротуары, откапывают поленницы дров. За зиму отбрасываемый снег образует курганы, а пешеходные тропы порой напоминают снежные траншеи.
Особенно много снега приносили не спокойные снегопады, а метели. Сутки-двое окрестные сопки скрыты серыми низкими тучами. Ветер сечет лицо колким сухим снегом, напор его так силен, что оголяет землю на открытых местах и на наветренной стороне сопок, не защищенных растительностью. Зато на противоположных склонах образуются огромные плотные сугробы и наметы, засыпающие до вершин кустарники и невысокие деревья. То-то после пурги ребятне кататься с них на лыжах, рыться в сугробах, сооружения туннели и траншеи. Снег забил валенки, рукавицы, тает за воротником и течет по спине, но играть там интересно, азартно. Воображение рисует неведомые и таинственные каменные подземелья, пещеры и гроты, через которые приходится пробираться с опасностью для жизни.
После таких обильных снегопадов и метелей тайга преображалась. На метр-полтора все завалено снегом. Упрямый кедровый стланник и кусты, все придавлено к земле тяжелыми сугробами. В лесу стало просторнее, светлее и лыжню можно проложить в любом направлении. Меня в детстве удивляли пни на окрестных сопках высотой до полутора метров. Я не понимал, зачем нужно было пилить деревья так высоко от земли. Позднее догадался, что лес пилили зимой при глубоком снеге.
Да, зимы моего детства запомнились обильно-снежными, и как-то не верится, когда земляки с прииска писали, что последние годы они стали малоснежными, слишком морозными и суровыми. Уж не меняется ли климат? Скорее всего , я идеализирую зимы своего детства.
Запомнились очень холодные дни то ли в конце декабря, то ли в январе, когда мороз давил до 50 градусов. Сквозь ледяной туман проглядывал багровый диск поднимающегося из-за сопок солнца. Тишина, воздух абсолютно неподвижен. Дым топящихся печей поднимается вверх высокими неподвижными столбами, и расстилается там туманной пеленой. Даже трудно дышать, холод обжигает горло. Обморожение в это время – обычное дело, и по местному радиовещанию объявляли об отмене уроков в школе. То-то радость!
В один из таких дней 1943 или 44 года в школе вышло из строя отопление. То ли кончились дрова в котельной, и не было возможности их подвести, то ли была техническая поломка, но среди зимы дней 6 или 10 у нас получились непредвиденные каникулы. Отопление было паровое, поэтому воды, в виде конденсата, скопилась и замерзла лишь в отдельных местах. Удаляли этот лед следующим образом: паяльными лампами и факелами, принимая строгие меры предосторожности, прогревали трубы, а чтобы растаявшая вода вытекала, просверлили отверстия. Закончив прогрев и ремонт, рабочие забили эти отверстия деревянными пробками -«чертиками», так их называл наш завхоз. В каждом классе было по одному-два таких «чертика». Иногда происходили аварии, неожиданно вылетали пробочки и пар с шипением и свистом заполнял класс, а по полу разливалась горячая вода. Попав под струю пара, можно было получить ожог. Конечно же, урок срывался.
В 5 или 6 классе я сидел за партой у окна как раз рядом с такой пробкой. Однажды мой одноклассник попросил на каком-то уроке устроить «аварию», если его вызовут к доске. Чего он опасался, то и произошло: ему велено было идти к доске и отвечать урок. Помня наш уговор, я стал старательно давить на пробку, а мой товарищ что-то «мычал» и умоляюще смотрел на меня. Наконец, после некоторых усилий, упрямый «чертик» вылетел из отверстия и в класс рванул пар. Ученики взвыли от неожиданности, а учительница аж подпрыгнула, но в злом умысле меня не заподозрила (сын учительницы, не хулиган), и побежала искать завхоза, чтобы ликвидировать ЧП. Мы рады происшествию, а приятель спасен от двойки.
Одним из зимних развлечений для нас было катание на санях и лыжах. Каланча для этого была идеальным местом. Достаточно высокая и крутая, она была «по зубам» далеко не всякому. Надо было уметь крепко стоять на ногах, особенно когда лыжня была уже достаточно разбитой, да еще на скорости надо рулить и маневрировать, чтобы не врезаться в кого-нибудь. Бывало, что делали из снега трамплины. Невысокие, всего около метра, но спрыгнуть с него, да еще мчась на лыжах с хорошей скоростью, отваживался не всякий. Особенно много катающихся было в воскресные дни и на каникулы. Бывало, что катались даже лунной ночью и в темноте. Мчаться с Каланчи в это время еще страшнее, но охватывает какая-то жуть, восторг и азарт. Днем все видно и выбираешь путь, уклоняешься от рытвин. Ям, камней, а почти в полной темноте несет тебя куда, мотает и трясет, что только держись. Однажды ночью мы утащили со школьного двора конные сани. Человек десять затащили их на Каланчу и лихо скатились вниз. Управлять таким громоздким экипажем не смогли и в результате влетели во двор дома, где жили учителя, едва оглоблей не выбили окно. Бросили сани и разбежались, кто куда, пока нас не застукали. Наказание за такое дело на заставило бы себя ждать.
Учась в старших классах, мы осваивали на лыжах окрестные сопки: Лысуху, Добовку и другие. Лыжню прокладывали по крутым и извилистым лесным тропикам. Между деревьями. Одно дело съехать в горы на открытом месте, где упасть-то не особенно страшно, и совсем другое, когда несешься по извилистой лыжне метров 200-300 между деревьев и кустов, а если не устоишь на ногах, то можно здорово расшибиться.
Нужно сказать, что не только катание с сопок доставляло удовольствие. Простая лыжная прогулка в лесу сама по себе замечательна. Надышишься чистым холодным воздухом, насмотришься с высоты сопок на таежные дали, увидишь следы зайцев и еще каких-либо мелких зверьков и птиц, услышишь потрескивание деревьев на морозе, услышишь стук дятла и цвырканье синиц. К концу прогулки умотаешь руки-ноги так, что долго после этого все мышцы ноют.
Если бродили на лыжах по дражным отвалам, то непременно находили на вершинах некоторых из них некие «вулканчики». Это конусообразные обледенелые пирамиды, высотой до метра, из отверстий на вершине которых шел пар и теплый воздух, в результате чего они постепенно росли. В них можно было погреть озябшие руки. Либо толща каменных отвалов так нагревалась за лето, что сохраняла тепло даже зимой, либо в том месте где-то били теплые ключи. Это необычное природное явления всегда привлекало наше внимание.
Года два или три подряд, зимой и летом за широкой долиной в сторону Лысухи горел торфяник. Воспламенился он в какой-то засушливый год, когда лесной вал напором ветра сжигал лес и кустарник. Пламя «гуляло» по марям, и по высохшим от жаркого солнца болотам. Тогда и загорелся этот торфяник, вернее – начал тлеть. Подходить туда было опасно, рискуя провалиться в глубокие ямы, оставшиеся на месте выгоревшего торфа и заполненные золой. В некоторых местах такой слой остывшей золы покрывался травой, что маскировало ямы, и увидеть опасное место было трудно. Были в поселке случаи, когда в такие ловушки, глубиной до полутора-двух метров, попадали пасущиеся коровы. Я дважды зимой подходил к подземному пожару. На лыжах безопаснее – площадь опоры большая и возможность провалиться в яму, припорошенную снегом, минимальная. Из глубины, где тлеет торф, высоко в небо поднимается столб дыма и пара. На окрестных кустах висит густая бахрома инея. В нос бьет резкий неприятный запах влажного дыма. Выгоревшие торфяные ямы летом заполняются водой и заболачиваются. Вот еще такое природное явление осталось в моей памяти.
Многие мальчишки в поселке, особенно, когда не слишком глубокий снег, занимались ловлей зайцев на петли. Во время лыжных прогулок, особенно по местам, заросшим ивняком и мелколесьем, попадались целые поляны, буквально истоптанные и утрамбованные заячьими следами. Известно, что эти животные, передвигаясь по снегу, предпочитают торную дорогу – свои же следы, и со временем получаются целые тропы. Кормятся они, объедая молодые побеги ивы, кору некоторых кустарников и деревьев. Говорят, что во время полнолуния в зимние морозные ночи, они устраивают гонки, скачки, то ли чтоб согреться, то ли, выполняя свадебные обряды, то ли это просто игра. Вот и утрамбовывается снег до плотности хорошего наста, когда десяток «косоглазых» носится ночами друг за другом.
Этот нехитрый заячий промысел делается следующим образом. Находили стальную обожженную проволоку, чаще всего от сгоревших автомобильных шин. Она достаточно прочна и в тоже время мягкая и нужного сечения. Двигаясь на лыжах, устанавливали петли на заячьих тропах, прикручивая их к прочным деревцам или к веткам кустарника. Иногда петлю маскировали ветками. Зайцы не часто, но попадались в такую снасть. Чаще шеей, а иногда поперек туловища или задней лапой. У моего приятеля, с которым мы пытались промышлять, некоторое время в коридоре, в пустом курятнике жил заяц, попавший задней лапой. Что было интересно для нас – у зайца росли передние зубы – резцы. Мы тогда не знали, что этому животному нужно постоянно что-либо грызть: ветки, кору, траву. И чтобы зубы не стирались, они постоянно растут. Грызть зайцу было нечего, кроме сырой картошки и поэтому резцы, удлинившись, стали повреждать ему губы и десны. В результате чего получилось нагноение. Пришлось его прибить.
Пару раз я находил свои петли оборванными. Снег вокруг истоптан и в пятнах крови. Все ясно – «косой» оторвался, и хотя здорово пострадал, но сбежал. Однажды на месте петли нашел окровавленный снег, клочья белой шерсти и лапу. Кто-то полакомился зайчатиной, возможно, это была лиса или сова. Как-то весной, бродя с друзьями по лесным проталинкам, мы нашли мертвую лису, на шее которой была зажата ржавая петля. Не повезло Патрикеевне – гонясь еще зимой за зайцем, она сама попала в ловушку. То-то была бы кому-то радость, если петли были бы проверены во-время. Но или выпал глубокий снег, или мела пурга, или надоело охотнику проверять их, но неожиданный охотничий трофей оказался невостребованным.
Водилась и водится в наших таежных краях дичь и ценнее, чем заяц. Из пушных – это хорек, горностай белка, ондатра и соболь. Для их ловли нужна особая снасть, хитроумные ловушки, да и особая сноровка, не по нашим детским силенкам.
Кульминацией зимнего времяпровождения для меня всегда были январские каникулы с Новогодней елкой, массой свободного времени, отдыхом от школьных уроков. Сколько себя помню, елка устраивалась всегда дома, в школе и в приисковом клубе. Чувство праздника, связанное с этим обычаем, осталось с самого раннего детства. Домашнюю елку украшали в основном самодельными игрушками, я также свято сбереженные немногочисленные фабричные, что были куплены еще до войны. Притихшие, взволнованные, мы с сестрой раскрывали коробки, бережно извлекали скромные украшения, раскладывали их и примечали, что нужно подремонтировать, подклеить, подкрасить. Запомнилось восторженно-тревожное чувство в новогоднее утро, когда, проснувшись, чувствуешь в комнате смолистый запахи елки и вкусно пахнет мамиными пирогами, испеченными накануне, а под елкой лежит непременно какой-нибудь подарок. Вот он, праздник души! Вот он, непередаваемый, какой-то священный восторг первого дня Нового года!
Особенностью школьных новогодних утренников и вечеров было то, что обязательно на них делались маскарадные костюмы. Как бы трудно не было, но школа всегда находила средства, чтобы премировать лучшие из них. Устраивался парад ряженых, и все пытались угадать, кто нарядился в тот или ной костюм. Даже учась в старших классах, я старался принимать участие в этих веселых мероприятиях. Помню, как мне особенно удался костюм былинного богатыря со шлемом, кольчугой, мечом и щитом. Все это, естественно, делалось заранее, в страшной тайге от друзей, с использованием всяких подручных материалов. Каркас шлема, например, был сделан из картона. Затем я его насколько слоев обмазал тестом, высушил и раскрасил. Да, сколько было тревог, переживаний, радостных волнений, связанных с этим чудесным праздником!
Идет день за днем, быстро пролетают зимние каникулы и мы, с сожалением, вновь отправляемся в школу. Снова продолжаются уроки, тянется длинная третья четверть. Подходит к концу февраль, на горизонте маячит март, а вместе с ним и ожидаемые с нетерпением, весенние каникулы. Весна!
Следуют друг за другом своей чередой школьные четверти с их короткими или длинными каникулами. Сменяют друг друга времена года, каждое по своему замечательное, неповторимое, со своими прелестями и трудностями для человека, когда замирание, затухание жизни в природе сменяется её бурным всплеском, пышным расцветом. Можно много и восторженно писать и о красавице – весне, о телом благополучном лете, об урожайной и уже прохладной, с дождями, осени, и о зиме. С её снегами, которым поначалу радуешься, и с промозглым холодом, спасение от которого находишь дома у теплой печки. Итак, год за годом, прошло детство и настало время выбирать себе путь – дорогу в новую, взрослую жизнь.
На родной прииск я приезжал теперь лишь на каникулы, летом. Позднее посчастливилось побывать там еще пять раз, и то ненадолго – на недельку-полторы. Теперь мы с ним живем каждый своей жизнью. Он – своей, я – своей. Мои следы на его сопках и котлованах давно сошли и развеялись, но в моей памяти ничего не развеялось, не сошло, а осталось навек!
Все, о чем я так неумело написал, было со мной в далеком далеке – в моем детстве. Все это вспоминается с радостью и волнением, вновь и вновь переживаются события тех лет и еще видятся сквозь сгущающую дымку времени. Детские годы, прожитые в тайге, кажется теперь прекрасным и замечательным состоянием бытия. Воспоминания всегда вызывают грусть и невольный вздох сожаления о невозвратности детства с его неповторимым ощущением окружающего мира и самой жизни. Едва уловимый аромат его все с большим трудом пробивается сквозь толщу пережитого, а в душе остаются лишь неповторимые, волнующие и щемящие чувства.
Оттого я задумал я написать свои воспоминания, чтобы мысленно еще раз пожить, побывать в том невозвратном времени.
21 ноября 1996 года
Примечание публикатора
Я тоже не любил зиму из-за её холодов, сильных, под 50 градусов, морозов, поэтому по утрам стоял густой туман, и было не видно идущего человека, а только скрип снега под ногами. Тем более, что всю третью четверть у нас была физкультура на лыжах, а пройти 3 или 5 км для меня, не обладающего хорошей выносливостью, было сложно. А вот с горы я научился кататься совсем неплохо. Получил «книга-почтой» французский журнал с обучением технике виражей на спуске, и научился их делать. Но это было возможно, когда уже и морозов нет, и склоны на той же Каланче или Дубовке утрамбуются.
Виктор Тимофеевич очень подробно описал зимнюю пору, так что и добавить нечего. Все мы помним поднимающийся столбом дом из печек, когда туман уходит и становится видным небо. Все же ветреные дни в Херпучах были редкостью, расположение поселка в лощине между сопок не давало ветру набрать силу, чаще он был верховой. Понять выражение «ветер, пронизывающий до костей», с смог только в Хабаровске, где ветра дуют очень часто.
