Времена года. Лето
По-настоящему летнее тепло приходит лишь после середины июня, да и то вечерами и ночами бывает довольно прохладно. К этому времени с огородами управились, картошка посажена, парники заложены, в гряды посеяна огородная мелочь. К сентябрю все это должно вырасти и созреть, иначе заморозки уже в конце августа погубят дело рук человеческих. Однажды, прилетев на прииск числа 10-15 июля, я обратил внимание на почерневшую картофельную ботву. Мне сказали, что в конце июня, под утро, при ясном звездном небе была минусовая температура. Холодный воздух погубил не только огороды, но и убил цвет голубицы и брусники. Оттого лесных ягод в том году почти не было. Да и в обычные дни без заморозков по утрам бывает + 5 градусов С – аж зубы стучат от холода, а днем солнце жарит до 30 градусов. Вот что значит резко континентальный климат! Да, бывают такие крайности, но в общем лето жаркое, хотя и короткое.
Наши детские устремления в это время года больше всего были направлены к воде. Во-первых, это – рыбалка. В многочисленных котлованах и речках в несметном количестве водилось гольянов, красноперок, пескарей и прочей рыбьей мелочи. Поэтому – удочка из тальника с примитивным поплавком и нитяной леской были первейшей снастью. Мы могли часами ловить эту рыбью мелочь, пользуясь в качестве наживки хлебным мякишем или отлавливая попутно кузнечиков до оводов. Иногда тут же и ели рыбешек, нанизав их на прутки и поджарив над костерком. Став постарше, рыбачили на больших речках и добыть старались уже серьезную рыбу: хариусов, ленков, чебаков. Тут и снасть должна быть солиднее и соответствующая наживка (вплоть до лягушек), знание характера и повадки рыбы, а это уже охота – с везением или невезением. Тогда же, вместе со взрослыми, стали приобщаться к настоящей рыбалке, когда в наши края шла на нерест красная рыба: горбуша, кета летняя, кета осенняя. Это уже профессиональная рыбалка, промысел, но о ней речь впереди.
Во-вторых – купание. Это было всенепремейнемшим занятием, просто какой-то болезненной страстью. Встречаясь с друзьями на улице, если погода позволяла, мы обязательно обменивались фразами: «Пойдем купаться?» или «Ты сегодня уже искупался?». Плавать я научился довольно быстро. Как и все мои сверстники, мог вначале плавать «по-собачьи», затем «вразмашку» и по-морскому». Никакого стиля настоящей школы плавания не было и в помине. Просто умей держаться на воде, не бойся глубины и течения.
В смысле здоровья эти купания мне дали много. В детстве я был довольно болезненным ребенком, несколько раз перенес бронхит и пневмонию. С тех пор, как родители позволили летом купаться, да еще к тому, я до черноты загорал на солнце, организм, хотя и не стал «железным», но с возрастом окреп и закалился.
Летом, за исключением некоторых домашних дел и работы на огороде, все свободное время я проводил с приятелями в лесу или на речке. Вся жизнь природы – растений, птиц, насекомых, проходила у нас на глазах, мы невольно наблюдали за всеми её изменениями, хорошо разбирались в полезности некоторых лесных растений, изучали повадки животных, птиц. И всегда был неподдельный интерес ко всему живому, что нас окружало.
Однажды я с интересом наблюдал, как гадюка меняет кожу. Привлекло мое внимание то, что змея, около 70 см длиной, почему-то извивается и с трудом пролезает через узенький просвет между двумя вплотную растущими деревцами в чаще леса. Притаившись, я проследил всю, видимо мучительную для неё, процедуру. Было впечатление, что змея удлиняется, когда извивающегося тела , как чулок, сходит старая кожа , а под ней открывалась новая, белее светлая, и с такими же узорами на спине. Окончив линьку, гадюка медленно уползла в темное место, чтобы отлежаться и отдохнуть, оставив на земле свое прежнее одеяние. Я взял палку, осторожно натянул на неё эту кожу и торжественно понес домой. Помню, у нас были гости, их испуганные голоса и увеличенные от страха глаза произвели на меня благостное впечатление. Я торжествовал, радуясь произведенному эффекту.
Ловля ящериц была моим любимым занятием. Если, бродя по лесу, я замечал, что из-под ног юркнула в кусты ящерица, мне непременно хотелось её разыскать. Она сама была мне не нужна, но момент, когда она отбрасывала свой хвостик, который продолжал некоторое время извиваться на месте, а ящерица скрывалась из виду, вот это приводило меня в восторг. Вначале я не понимал, зачем она это делает. Лишь потом мне подсказали, что таким образом она спасает свою жизнь, обманывая врагов.
В начале лета рубили с приятелем частокол для огорода возле Дубовки. Дело несложное – порубать тоненькие молодые листвянки, обрубать ветки, а палки складывать в кучу. Неожиданно мы увидели, как что-то серенькое мелькнуло недалеко от нас в кустах. Побросав топоры, мы кинулись посмотреть – что же это такое? Оказалось – зайчонок. Серенький пушистый комок с небольшими ушками проворно задирался в чащу, спасаясь от нас. Когда его настигли, он лег, прижавшись к земле. Я взял его на руки и удивился: кажущиеся размеры оказались ложными из-за густого пуха – я тельце зайчонка обхватил большим и указательным пальцами, а он сам поместился у меня на ладони. Я принес его домой, чтобы показать своим и оставить у себя. Зайчишка со страху спрятался под кровать. Пришла мама с работы и, увидев трофей, велела унести его назад в лес, иначе он погибнет от голова. Что с сожалением и было исполнено.
Однажды мы с друзьями возвращались с рыбалки. По Амгуни на нерест шла горбуша. Из школьников была организована небольшая бригада и мы, по мере сил и умения, помогали двум мужикам. Заработанные по 5-6 рыбин тащили в мешках на спине. Путь до дому неблизкий – около восьми километров тайгой. Сил мало, устали и растянулись далеко друг от друга. Кое-кто стал выбрасывать по рыбине – тяжело нести.
Неожиданно я увидел утенка, торопливо семенящего через дорогу. Я подумал, что наверное, кто-то шел впереди и нес купленных в подсобной хозяйстве утят, а один умудрился выпрыгнуть из корзины. Я поймал беглеца, посадил его под рубашку и принес домой. На следующий день я унес утенка соседят, у которых утка высидела потомство. Вначале мой утенок ничем не отличался от собратьев, но день за днем стал отставать в росте, отличался и повадками. Часто отделялся от других, прятался при появлении людей. Наконец , догадались – это дикий утенок. Есть такие утки, которые выводят птенцов довольно далеко от водоема, бывает, что в лесу за несколько километров от озера. Причем гнезда они строят не только на земле, замаскировав его в кустах, но и на деревьях. После выведения утка осторожно ведет свое семейство к воде. Теперь они будут жить, кормиться, расти и познавать сложную жизненную науку. Вот такой утенок и попался мне. Видимо, шел последним, зазевался, переходя дорогу, и не успел спрятаться.
Собирали как-то жимолость на Безымянном. Неожиданно я увидел. Как по открытому месте между кустами тихоненько, короткими шажками идет рябчик-самочка, а за ней около десятки крошечных птенцов. Малыши все одинаковые – светло коричневые в полоску пушистые комочки. Мамаша – сама невеличка, уводит своих детей в безопасное место. Пугливая и осторожная птица, сейчас же почти не реагирует на присутствие человека – медленно идет впереди, чуть посвистывая, зовет за собой детей. Покровительная окраска помогает прятаться от врагов, а их в тайге множество.
Другая встреча. Ходили на дальнее озеро ловить рыбу. Возвращались обратно и наши пути пересеклись с глухаркой, уводящей куда-то свой выводок. На предупредительный голос матери детки прореагировали мгновенно – довольно крупные птенцы с уже пестрым оперением, неподвижно застыли, слившись с местностью, там, где их застал тревожный сигнал. Сама же мать бесстрашно бросилась к нам под ноги. Выпустив одно крыло и волоча его по земле стало, тревожно крича, метаться в нескольких шагах от нас. Мать старалась увести нас в противоположную сторону от места, где затаились птенцы. Мы уже знали эти птичьи уловки и нам было просто интересно наблюдать, как крупная. Гордая и пугливая птица, будто «забыв» природную осторожность и чуткость, откровенно подставляет себя, как бы жертвуя собой ради спасения потомства. Что люди, даже собака не сможет её, как бы покалеченную птицу, схватить в этот момент. Уведет подальше и улетит, оставив преследователя «с носом». Могучий инстинкт, чудесное, завидное и почти осмысленное поведение!
Однажды летом через прииск, повинуясь каким-то неведомым приказам или чувствам, мигрировали белки. Стайки зверьков и одиночки двигались одним им известным маршрутом, неожиданно оказались в поселке. Они перебегали дороги, прыгали через изгороди огородов и стремились скорее миновать опасное место. Тут же люди и собаки кинулись за ними. Некоторым удалось проскользнуть незаметно и уйти дальше в лес, но горе было тем, которые заскакивали на крыши домов, спасаясь от преследователей. Там либо сиди до изнеможения, либо погибай от камней глупых людей или зубов собак.
Что толкнуло белок на этот исход, какой инстинкт, какая беда? Почему, вечно пугающий их человек и его жилье не заставили свернуть с пути движения, обойти его? Видимо, зверьков гнал голод или ситуация, предшествующая ему. Могло случиться так, что число особей, которых может прокормить участок тайги, достигло своего максимума и чувство самосохранения погнало животных в другое место. Либо сильные засухи, неурожая заставили белок переселиться, убегать от смертельно опасной зоны. Во всяком случае, без серьезных причин такие миграции в животном мире не происходят. Кроме белок, ведут себя аналогично очень многие виды животных и даже насекомых.
Муравейники знают все. Эти сооружение на земле бывают довольно внушительного размера, и собирают их трудолюбивые обитатели из лесного мусора. Есть муравьи, живут в земле, а есть – в стволах деревьев.
Как-то мы с папой заготавливали в тайге дрова и спилили толстую сухую лиственницу с обломанной вершиной. Распилив дома бревно, обнаружили, что в нем, в комле на расстоянии около полутора-двух метров расположена большая колония крупных черных муравьев. За многие годы существования они превратили крупный просмоленный ствол в лабиринт хитроумных ходов, отверстий, галерей, залов. Огромное, по муравьиным меркам, количество древесины обкусано, пережевано, измельчено мощными челюстями и вынесено за пределы ствола ради создания этого жилища – дворца. Поистине произведение «муравьиного искусства». Во всех многочисленных ходах и помещениях муравейника – чистота, гладкие отполированные стенки. какая-то продуманность и целесообразность. Жили и здравствовали здесь не один год. Семья росла, Но вот пришли люди, разрушили, распилили надежное жилище и заставили сотни его обитателей в панике разбежаться. Мог быть у этой семьи и другой конец: либо дерево рухнуло, истонченное обитателями, либо сгорело бы от лестного пожара.
Сколько наблюдений, сколько незабываемых картин – все это давало лето, все это давали дни, проводимые в лесу, у речки. Было живое детское любопытство, интерес, смутное стремление познать законы природы.
Итак, лето идет своим чередом. В семьях, у кого были коровы, важнейшим делом была заготовка сена. Опишу два эпизода в этой связи: один веселый, другой – грустный. Приятель мой Варежников Эрка, попросил меня убрать сего. Их крепкая семья всегда отличилась основательностью в проведении всех крестьянских работ, будь то возделывание огородов, кошения сена, заготовка дров – всегда все делалась качественно, серьезно, как говорится, капитально. Душой, пружиной всех этих дел быть дед Михаил – очень мудрый старик, прошедший «огни, воды и медные трубы». Кстати, лучший бондарь поселка. А что касалось крестьянского труда, так тут не было ему равных ни в чем.
Пока мы, придя на покос, отдыхали, собирали инструмент – деревянные вилы, грабли, решали, кому что делать, дед заварил чай. У него было правило6 никогда не пить сырой воды – только чай. Заварку он обычно всыпал в марлевый мешочек и опускал в кипевшее на костре ведро, туда же выливалось молоко. Лучшего напитка на сенокосе придумать трудно – и жажду утоляет, и хорошо питает, восстанавливает силы.
Днем, наработавшись, мы подошли в предвкушении отдыха и чаепития. Дед из-под кочек, где похолоднее, достает ведро с чаем, кряхтит, вздыхает, чмокает – сам пить хочет. Мы сидим и облизываемся. Дед черпаком ищет в ведру мешочек с заваркой, чтобы выбросить, но неожиданно вместо него вылавливает здоровенную мышь. Она, глупая, упала в ведро и сварилась. Дед в шоке, мы почему-то стали хохотать. Пить охота, а пить нечего. Что делать? Пришлось снова кипятить воду, теперь уже без заварки и молока, тем и довольствоваться.
Второй эпизод. Спустя несколько дней. Компания та же. Сгребли сено на дальний участках. У шалаша оставили двух Эркиных племянников, чтобы они что-то доделывали по хозяйству, а затем присоединились к нам. Спустя час смотрим, а на месте стана поднимается столб дыма и пламени. Мы бегом туда. Оказалось, что малолетки прозевали костей и сгорел шалаш, а вместе с ним и одежда, постель, часть продовольствия и… мой фотоаппарат. Ребята настолько убиты горем, настолько все случившееся их напугало, что у нас, взрослых, не повернулся язык, чтобы их руках, а рука – поколотить. Я нашел в ворохе горячей золы свой фотоаппарат, соскоблил с него обгоревший кожаный чехол и обнаружить, что металлический корпус цел, правда, оптика испортилась. Позднее убедился, что часть пленки не расплавилась, и сумел проявить и отпечатать несколько фотографий.
В первых числах июля по Амгуни начинают двигаться на нерест косяки горбуши. Вначале идут одиночки или небольшие стайки, но спустя неделю-полторы тысячные стада неудержимо стремятся вверх по реке, расходятся по протокам – небольшим стремительным речкам с чистой и холодной водой. Идут, что совершить обряды и таинства, связанные с продолжением рода, вывести потомство и медленно умереть.
С этой поры начинается большая летняя рыбалка. Ловят рыбу не только люди, но и звери, и птицы – все устремляются к реке. По берегам нет –нет, ла встретятся медвежьи следы. Он ищет подходящее место, перекат, где на мели можно без большого труда подцепить когтями рыбину. Наевшись до отвала, отправляется в какое-нибудь укромное место отдыхать. Ворони сидят на прибрежных деревьях, стайками кружат в воздухе или деловито расхаживает по берег. Тут же видны и коршуны, сидящие на вершинах высоких лиственниц или парящие над водой в поисках добычи. Тут и там на берегу, а также в воде видны дохлые рыбины. От них не только воздух, но и вода пахнет дохлятиной. Еще на подходе к речке, задолго до того, как из-за поворота сквозь чащу леса мелькнет вода, чувствуется этот запах. Это отметавшая икру и ослабевшая горбуша, унесенная назад течением, заканчивает свою жизнь на илистом дне или на отлогом берегу.
После зимней и весенней напряженки с питание, ловля рыба вызывала у населения ажиотаж. Одни – устремлялись к ребе, чтобы с помощью неводов и сеток наловить рыбы, другие – покупали её или меняли на что-нибудь. Но ели её все. Рыбу варили, жарили, парили, делали котлеты и пельмени. Утолив первые приступы аппетита, начинали делать кое-какие запасы. Чаще всего её, слегка подсоленную, коптили или вялили, икру же солили. В условиях жаркого лета сохранить все эти деликатесы довольно трудно, поэтому ля зимних запасов использовали в основном кету. Горбуше же мы всегда отдавали должное за её нежное мясо и приятные вкусовые качества.
В начале августа по реке устремляются косяки летней кеты. В наших местах она, как и осенняя кета, идущая в сентябре, не нерестится, а уходит далеко в верховья Амгуни.
В последний раз мне посчастливилось рыбачить на прииске в 1990 году. Бывая там до этого, я теже не упускал возможности отдаться любимому с детства занятию. Не сама рыба или икра меня интересовала в первую очередь (хотя и их заиметь – великое дело), а именно процесс ловли, увлекательной охоты. Непередаваем это азарт, нетерпение, возбуждение, вызываемое самим воздухом у реки, зелени прибрежного леса и рыбным духом. Хотелось скорее ощутить в руках крепкие, упругие, скользкие туловища, мощные биения упругих хвостов, плеск и брызги воды. Ловля сеткой и неводом разные. В поставленную сетку рыба сама заходит и запутывается, попав головой и туловищем в ячейки. Здесь много хлопот по ей высвобождению из плена. Прежде все это делать в лодке, на воде, удерживая равновесие. Забрасывая невод, рыбаки не ведают, попалась ли рыба или нет, пока он не будет подтянут к берегу. Вот такт-то и разгорается азарт, большое волнение и радостное возбуждение, когда в мотне начинает биться десятка полтора-два рыбин, поднимая тучи брызг. Теперь уж не зевай, не упусти её через грузила, ни через поплавки. В этом момент стараешься изо всех сил, не обращая внимание ни на грязь, ни на холодную воду.
В тот 1990 год мы прилетели в другом Вакуленко и его братом Николаем. Земляки увезли нас на Сомню, на бывшее подсобное хозяйство. Теперь здесь поселка давно нет, а на бывших полях и огородах царствует лес. А рядом Амгунь. Трое молодых приисковых мужиков построили здесь «фазенду»: распахали удобные места, соорудили хижину, посеяли овощи для продажи на прииске. Нашему приезду явно обрадовались: надоело им в тайге за десять километров караулить плантацию и кормить комаров. Оставив нам сеть, надувную лодку и имущество, они на мотоциклах умчались в поселок.
Рыбачили мы один вечер, вернее ночь. Ловили рыбу в темноте, опасаясь рыбнадзора. Ставили сеть лишь три раза. Обязанности распределили так: я забрасывал и перебирал сеть, Коля на веслах, Володя, сидя на берегу, подсвечивал фонарем и корректировал наши действия. За эти три постава поймали мы около полутора сотен штук. При последнем переборе сетки, лодка едва не перевернулась – столько её навалило.
С утра, высушив и почистив сеть, мы потрошили рыбу и солили ей, укладывая в глубокие холодные ямы, вырытые в земле, предварительно выложив дно и стенки зеленой травой. Икру посолили и тоже спрятали в ямы. Теперь, прежде чем рыбу вести, она должна хотя бы дня три просолиться и тогда будет малосоленой. В течение нескольких дней летом её безопасно перевозить, е испортится. Эти три дня мы отдыхали, ели «от пуза», пили спирт, спали вволю, о чем только не беседовали, каких только песен не перепели, оглушая бравыми голосами окрестность. Незабываемые, неповторимые дни на природе, на родной таежной реке!
Итак, лето продолжается, на дворе царствует август. Это не только месяц рыбалки, но и сбора грибов и ягод. Хотя той же голубицы растет кругом много, но нужно знать «место», а лучше «места», где её, во-первых много, во-вторых, она должна быть крупной и, в третьих, она должна быть достаточно спелой. И когда знаешь такое «место», то, несмотря ни на какие расстояния, ни на каких комаров и гнус, идешь туда, быстро собираешь отборные ягоды и возвращаешься домой с полнехоньким ведром или корзиной. Это лучше, чем с утра до вечера, не набрав и половины ведерка, а то пополам с лесным мусором. Многие жители поселка знают свои «места» и ягодные, и грибные, и рыбные, и даже охотничьи.
В августе днем еще жарко, но ночи уже прохладные, и в последней декаде утренние заморозки не бывают неожиданностью. После них начинает быстро желтеть и осыпаться нежная хвоя лиственниц. Помню, как первого сентября, в день начала учебного года, редко когда в руках учеников бывали букеты –георгины, другие цветы уже почернели и печально отвисли, прихваченные первым инеем.
Примечание публикатора.
Чем больше читаю и перепечатываю на компьютер воспоминания Виктора Тимофеевича, тем больше понимаю, что у нас с ним были совершенно разные интересы в детские и юношеские годы. Но если мои были редкостью среди сверстников, то у Вити Глотова именно те, какие свойственны увлечениям большинства мальчишек и юношей. Рыбалка, охота, прогулки по лесу, сбор дикоросов, покосы – именно так проводили свои летние каникулы большинство ребят в Херпучах и Оглонгах. Лишь однажды, когда я уехал на школьные каникулы не в начале июля, как обычно, а позже, видел картину, как шла на нерест горбуша. Сплошным потоком на перекатах, где её ловили не удочкой или сетью, а на пожарный багор. Просто тыкали в эту массу рыбы багор и доставали одну рыбину.
Витя очень хорошо описывает и природу, и ощущения человека, испытываемые при виде природного чуда – дальневосточной тайги со всеми её таинствами. Я печатаю и представляю эти зарисовки как живые, ведь и я все это видел при нечастых походах в лес. Представляю, как все это будут читать многие мои земляки и радоваться тому, что все это останется для потомков.
