Наше поколение появилось на свет в послевоенное время, когда в стране после мировой войны многое было в разрухе. И хотя наш поселок был очень далеко от боевых действий, и его война коснулась лишь тем, что мужчины, не участвующие непосредственно в добыче драгоценного металла, нужного стране в эти военные годы, ушли на фронт воевать, да и так не знающего изобилия продуктовый паек жителей сократился. Но голода из-за наличия у жителей поселков Приамгунья своих огородов, где можно выращивать хорошие урожая картофеля, некоторых других овощей и ягод, различных видов рыбы в реках и разнообразных дикоросов в тайге не было. При желании чуть пополнить свой рацион можно было пойти добывать золото старательским способом, полученный таким образом драгоценный металл сдать в золотоскупку, и на полученные на так называемые боны купить что-то в специализированном магазине. Мне об этом рассказала мама, которая приехала работать в местную школу учителей в военном 1943 году, и сама мыла золото во время летнего отпуска. И так поступала не она одна.
Как пережили военное лихолетье в нашем поселке, много написал в своих рассказах мой земляк и старший друг, Виктор Тимофеевич Глотов. Вот небольшой фрагмент из его рассказа.
***
«Мы были вечно голодными. Осенью хорошо - есть картошка, и мы ее варили у речки на костре, а вот в остальное время - худо. Все продукты, выкупленные по карточкам, а также ИТРовский паек (для инженерно- технических работников, к которым относился его отец), мать Юрки прятала в надежный сундук под замок. Но старшие умудрялись открывать сундук без ключа, какой-то отмычкой. Отрезали пластик от буханки ржаного хлеба, брали немного сахара, чуть-чуть постного масла, а остальное аккуратно ложили на место. Жарили прямо на плите сырую картошку, нарезанную кружочками, да плюс то, что стащили - вот червячка и заморили. Голод- то ведь не тетка. Иногда, если кража раскрывшись, мать брала ремень, и тут уж доставалось всем.
С Белобородовыми мы жили через коридор, дверь в дверь. Отец на фронте, на руках у тети Арины пятеро детей, из которых самый младший еще лежал в зыбке. Хозяйка все время работала то в старательской артели, то возницей на конном дворе или где-то пилила дрова — тяжелая физическая работа. У них была одна большая комната с печкой в одном углу и с отгороженной деревянной перегородкой, спальней, В квартире бедность, почти нищета, из мебели лишь лавка, два стола да кровати. Хозяин до войны столярничал и его инструмент до поры до времени свято хранили. В углу на стене висели рубанок, фуганок, ножовка, стамески. Тетка Арина весь день на работе и хозяйство вела в основном старшая дочь Валентина, Вовка и Генка ей помогали и нянчились с двумя малышами. Придя с работы усталая, голодная и часто злая, мать лупила ребятню за малейшую провинность. Генке однажды поленом раскроила голову. Зимой дети носили чуни, потрепанные пальтишки и телогрейки, а все лето ходили босиком.
Питались неважно, в основном картошка в мундирах да ржаной хлеб. Что-нибудь вкусное было, когда мать получала получку или выкупала по карточкам продукты. Если дело было летом, то иногда покупали продукты в Золотоскупке. Я до сих пор не переношу картошку в мундирах - наелся в те годы.
Сами мы ее тоже часто варили, а иногда угощались у соседей, сидя в темноте у топящейся печки, чистили липкую кожуру, макали в серую крупную соль и с удовольствием ели.
Видимо от плохого питания, от голода, дети Белобородовых часто болели, особенно младшие. В одну зиму умерли самые маленькие младенец Толя и его сестренка, около двух лет отрод. Горе было велико, тетка Арина очень убивалась и плакала. Помню, как Генка болел коклюшем и кашлял глухим бухающим кашлем. Вовка, его старший брат, не сильно сентиментальничал с больным и дразнил его: «задыха конский». Потом этот же Генка заболел свинкой, у него была высокая температура. Он лежал в постели с сильно распухшей шеей и на всех смотрел печальными глазами.
Как-то на дрова купили на две семьи небольшой дом на Успенском. Разобрали его, привезли и радовались топливу. Но беда в том, что бревнышки все еловые, а это дерево не дает хорошего жару, сгорает как бумага, не нагревая как следует печи, В этот год у нас в подполье замерзла картошка, и ели мы её сладковатую. И не вкусную, а куда денешься?
Однажды, по совету знакомых, мы купили весной поросеночка. Решили подержать его до морозов, подкормить и быть со своим мясом. В те годы домашние животные бродили по улицам, паслись, питались тем, что добывали вдоль дорог, изгородей, Такой же образ жизни вела и наша хрюшка. Когда же зимой забили её, то оказалось, что все мясо фенозное – заражено каким-то паразитом, будто посыпано пшеном. Что делать? Может быть его выбросить? Можно ли его есть? Обратились к доктору‚ он сказал, что для человека это не опасно, нужно только мясо хорошо проварить. Так и съели его.
Зимой по поселку бродили попрошайки. Помню каких-то старуху и деда, дед в основном промышлял по нашей улице, Бродил по домам плохо одетый, грязный, беззубый и с мешком через плечо. Зайдет в дом и просит картошечки или еще чего, не исключено, что и подворовывал. Подавали ему неважно, самим бы кто подал! Понимая обреченность своего промысла, дед начал придумывать разные истории про себя, что он был герой и еще что-то в этом роде. А однажды стал рассказывать, что у нас на прииске жил Гитлер, но и на эту удочку никто не клевал. Так и умер дед в нищете.
Тяжеловато было и с водой. Ее нужно было таскать с речки Херпучинки, протекающей под обрывистым берегом. Черпали воду из проруби, волокли неполные ведерки на обледенелый бугор и дальше до дому по улице. Когда лёд становился толстым, воду доставали ковшом, ложась на живот. Бывало, вода в проруби замерзала, и приходилось взламывать молодой ледок днищем ведра. Идешь по воду и смотришь: если над прорубью парок, значит все в порядке, льда нет. В верховьях Херпучинки летом работала драга, и вода в ней была очень грязная. Зимой драга замирала и вода делалась чистой и прозрачной, Где брали воду летом не помню, видимо караулили водовозку.
В январе-феврале бревнышки от купленного дома кончились и, чтоб не замерзнуть один два раз в неделю мы отправлялись в тайгу. Брали карту, пилу, топор, одевались потеплее и топали с утра пораньше по трескучему морозу в распадок Тальмак или подальше за «Камчатку» километра 3-4. Свалив сухую лесину, распиливали ее, укладывали на нарту и везли Мама запрягалась в лямку, а мы с Людмилой палками толкали этот воз сзади. Зимой хорошо— полозья легко скользят по накатанной дороге, а вот весной худо. Дороги все конные, сильно за зиму унавоженные. Когда в марте пригревало солнышко, земля и этот навоз подтаивали и тянуть нарты приходилось с большим трудом. Поэтому в это время отправлялись за дровами пораньше, по заморозку. Ну и старались сделать небольшой запас на время распутицы.
Лишь становилось теплее, снабжение топливом было нашей с сестрой задачей, Мы таскали коряги с дражных отвалов, собирали в лесу валежник. Бывало, идеи по ягоды и, возвращаясь из леса, кроме ягоды волокем какую- нибудь дровину. Так и жили.
Лето — пора не только грибов, ягод, рыбалки, купания, а также и огородов. За годы войны жители раскорчевали немало леса, перерыли немало земли, чтоб иметь какой-нибудь огород. Приходилось сажать больше картошки и овощей, ведь на их запасы и была основная надежда в те голодные годы.
Земли в основном тощие суглинки, да еще с камнями, поэтому все старались раздобыть навоз, чтоб удобрить землю и сделать парник для огурцов. Наша семья тоже немало перерыла земли, поэтому картошкой и кое-какими овощами себя в основном обеспечивала. При экономном потреблении хватало этого до нового урожая. К весне, конечно, мы были достаточно отощавшими, не хватало витаминов. Как только начинал цвести багульник, мы его ели горстями. Цветы пресные, чуть сладковатые, но казались очень вкусными. Когда рыбачили где-нибудь с мальчишками в котловане, часто разводили костер и поджаривали на палочках гольянов, какая- никакая, а еда.
Однажды мне сказали, что в поселковой столовой организовано дополнительное питание для детей фронтовиков. Туда нужно было подходить к обеду, имея свою чашку и ложку. Я воспользовался такой благодатью, Мы становились в очередь к раздаточному окну и там нам наливали какую-то заваруху, то ли завируху - в общем, жидкую похлебку, похожую на клейстер и без хлеба. Все равно мы были рады и такой еде.
