Впрочем, в домашней жизни, в старину, жили мирно и без всякого беспокойства; это продолжалось до самого межеванья. Но с этой поры (хотя все благоразумные люди признавали пользу межевания); деревенское спокойствие возмутилось. Споры о земле произвели ссоры между соседями; наплыв землемеров и других чиновников, людей голых и голодных, усилил вообще взятки, всегдашнюю болезнь России; новые тяжбы подали и судам новый случай к лихоимству. Суды и чиновники сделались, нужны и страшны; корыстное чувство, не имевшее прежде случая к придирке, пробудилось; все были в беспрестанном беспокойстве, начались раздоры, и вражда переходила к детям и внучатам.
Ссоры бывали и прежде, но не надолго, без последствий, и кончались полюбовно между собою. Какой-нибудь помещик запашет у другого землю, а тот в отмщение наедет с собаками, и потопчет, или потравит лошадьми его хлеб. — Иногда выезжали один на другого и с целой толпой дворовых людей верхами; доходило и до общей драки, но редко до суда. Мирились на первой попойке. С новым устройством земской полиции, по открытии губерний, нельзя уже было управляться силою. Начались, и по этим личным обидам помещиков тяжбы нескончаемые и постоянный корм судьям. — Так худое приносит с собою и доброе; а в добром бывает и худое. Вообще же добром можно называть то, что согласно с требованием времени и с тою степенью, на которой стоит человеческое общество.
Я говорил, что в старину не было роскоши; но жили барственнее нынешнего.
Дед мой, когда еще служил в гвардии, при императрице Елизавете, вот как выезжал на караул, будучи, кажется, еще подпоручиком. Да! Не ходил, а езжал в карете. Под мундиром был у него парчовый камзол; а на эфесе шпаги, вместо темляка, цветные ленты, с бантом. Лакей же, стоявший за каретою, имел на голове гренадерскую шапку своего господина и держал в руке его ружьё; ибо гвардейские офицеры, и при Екатерине, имели легонькое ружье.
Живучи потом в отставке, в деревне, когда он отправлялся в уездный город, за 27 верст от своего села, около кареты ехали гусары. Я еще помню в кладовой гусарский мундир с желтыми шнурами и венгерские шапки с длинною лопастью, которая навивалась на тулью и распускалась по ветру во время похода. Началось же это содержание конвоя, вероятно, в самую старину, как остаток того времени, когда помещики обязывались отправлять службу вместе со своими людьми. Прапрапрадед мой нередко должен был, вооружа положенное число людей, ходить в поход в Оренбургскую сторону против башкирцев. Пленные поступали в крепостные хололы помещиков. Я знал еще. одного бащкирца Филиппа Ильича, который был у моего деда приказчиком: он был взят в плен, будучи еще мальчиком.
О деревенской жизни, в старину, в захолустье нельзя судить по-нынешнему. Для нас она была бы тошнее нынешней; но они привыкли: это была их натура. Мы любим общество образованное, которого и нынче там не находишь; мы любим картины природы: тогда о них не имели понятия, — Мудрено ли, что Сумароков и его последователя описывали в своих эклогах выдуманные нравы и выдуманную природу, и то и другое не наши? — Нравы были совсем не поэтические и не изящные; а природы вовсе не было! — Как не было? — Не было, потому что природа существует только для того, кто умеет ее видеть, а умеет душа просвещенная! — Природа была для тогдашнего помещика то же, что она теперь для мужика и купца. — А как они смотрят на природу? — Мужик видит в великолепном лесе — бревна и дрова; в бархатных лугах, эмальированных цветами, — сенокос; в прохладной тени развесистых дерев — что хорошо бы тут положить под голову полушубок и соснуть, да комары мешают. — А купец; видит в лесу, шумящем столетними вершинами, — барошные доски, или самовар и круглый пирог с жирной начинкой, необходимые принадлежности его загородного наслаждения; в сребристом источнике, гармонически журчащем по златовидному песку, — что хорошо бы его запрудить плотиной, набросав побольше хворосту да навозу, да поставить тут мельницу и получать бы пользу. — После этого есть ли для них природа? Потому-то и Сумароков населял свои эклоги сомнительными существами пастушков и пастушек, что нечего было взять из сельской существенности; потому-то и для наших старинных помещиков — природы совсем не было.
Посмотрите на наши старинные песня. В них найдете вы иногда — кого-нибудь во чистом поле; иногда рябинушку кудрявую; иногда цветики лазоревые; но все одни части природы, несовокуплепные вместе, и те только по отношению к лицу. А найдете ли вы где-нибудь полную картину, взятую из природы? — нигде.
Чем же наслаждались паши предки? — Успехами хозяйства и пирушками! Наслаждались замолотом, умолотом, сенокосом, собаками в отъезжем поле, попойками, песнями дворовых песенников; а втайне и дщерями природы, закопченными солнцем и прокопченными дымом. Наслаждались не картинными видами садов, а их яблоками и грушами, смородиной и крыжовником; необозримыми бахчами дынь и арбузов, и соленьем впрок. Нужды нет! По-своему они все-таки наслаждались. — Наслаждение не в вещах, а в нас самих, в том понятии, какое об них имеем, в том чувстве, которое они в нас производят.
Пиры стоили не дорого: все было домашнее и приготовлялось почти naturel. Было бы впору сварено и изжарено; а приправ и искусства не спрашивали! — Домашняя ветчина, говядина, куры, утки, индейки, жирные гуси, капуста, морковь, масло — все это не покупалось. Рыба была, в приволжских губерниях, почти нипочем. А о приправах, о пряностях, даже о салате, не только о трюфелях — и не слыхивали; но были сыты и без них. — Ставили на стол и вины; но какие вины! — А более подавали наливки. — Жили, по-тогдашнему, хорошо; по-нынешнему, даже в отдаленных деревнях, нельзя и подумать так угостить соседей, как тогда угощали.
