* * *
Пресса... сразу же разделилась на две части. Одна стала систематически заподазривать каждый шаг Временного правительства, другая -- так же систематически замалчивать его грехи, и неизвестно еще, что было вреднее.
Демагогия Некрасова вызывала крайнее негодование "буржуазных" журналистов весьма различных оттенков, но на вопрос, почему же это негодование не отражается на листах газет, отвечали неизменно: наш mot d'ordre {Лозунг (фр.) -- Примеч. ред.} -- поддерживать Временное правительство. Лишь много времени спустя, уже после того, когда даже Церетели резко разошелся с Некрасовым в понимании прерогатив министра и его подчиненных, появились наконец статьи против некрасовской демагогии, и то, кажется, только в одних "Биржевых ведомостях". Замалчивали все. Не трогали даже нелепого Мануйлова, хотя в газетной среде имело большой успех mot {Острота (фр.) -- Примеч. ред.} одного из журналистов: "в моих глазах Кассо {Ультрареакционный министр народного просвещения при Николае II -- Примеч. ред.} оправдан, ибо он выгнал Мануйлова из Московского университета. Это, ей-богу, не было ни глупо, ни вредно для России".
Впрочем, господам министрам газет и некогда было читать. Одни, как, например, Коновалов, работали так, что едва урывали 4-5 часов на сон, другие носились с митинга на митинг и... ухаживали. Петербург -- великий сплетник, и амурные похождения некоторых из министров немало способствовали падению престижа власти. Конечно, все это частная жизнь, но "публика" любит быть очень строга к старшим и хочет, чтобы "излюбленные" люди были, как жена Цезаря. Пресса отвечала этому настроению -- и долгое время не появлялось в Петербурге не только что карикатур на министров, но даже и почтительной критики. Считалось непозволительным таких людей затрагивать. Некоторых же, как Керенского, возвели на такой пьедестал, что не могла у него не закружиться голова. Едва ли можно признать, что пресса, особенно буржуазная, была на высоте исторической своей задачи.