Л. Баяндина-Гизингер. Пережитое. Ч. 12. 1
Ч.12.1. Память – это святое
Моя мечта и неудержимое устремление свершились: в августе 2005 года я побывала в Саратове - городе, где родилась, где прошло мое довоенное детство и откуда депортировали с родителями в сентябре 1941 года.
Пригласили нас, ныне живущих двоюродных сестёр и братьев, племянники - внуки дочерей моей бабушки Маргариты Христофоровны Реш, о которой я писала ранее («Sibirische Zeitung plus» №№ 5, 6, 7, 8, 9, 10 за 1999 г.).
Из Сибири смогла приехать только я. Нужно отметить, что именно я по возрасту помню довоенную жизнь в Саратове и эту эпопею с выселением - сёстры были моложе.
...Поезд замедляет ход, волнение нарастает. А память вновь и вновь выдаёт совершенно непонятное детскому восприятию происходящее шестьдесят четыре года тому назад на этом же вокзале в звездную ночь 1941 года...
А сегодня солнечное утро и меня встречают двоюродная сестра Наташа Лопато-Гродницкая, племянница Лена Елина с мужем Сашей Фальковичем (с ними впервые встретилась). Леночка - внучка дяди Лёвы Елина и тети Кати Реш. Дядя Лёва погиб в Брест-Литовске в первый день войны (мой рассказ в «SZ plus» № 7 за 1999 г.).
Отец Елин Генрих Львович (Гега) успел при жизни написать две книги воспоминаний «О времени и о семье».
И вот Саша везет нас на улицу Горького по городу, где родились 11 детей и 10 из 15 внуков семьи Реш, и четверо детей и двое внуков семьи папы.
Мне сразу очень понравился Саша: интеллигентность в лучшем смысле этого определения, мягкость и искрометный юмор, теплота и забота, которую я ощущала все восемь дней пребывания на малой родине в кругу родных.
После завтрака пешком отправились к Волге. Вот она - «широка, глубока, сильна». Сидим в кафе на набережной. Саша угощает мороженым, просто объеденье. Боже мой, какое чудное, мирное, доброе утро! Главное, мирное, что мы никак не научимся ценить: все воюем - дома, на работе, глобально, подавая не лучший пример детям.
Я впервые вижу Леночку Елину «вживую»: передо мной то тётя Катя, то Гега, то её мама Галина, которой Гега посвятил свою вторую книгу.
Узнаю, что накануне из Москвы приехал племянник Володя - младший Лопато с женой, что завтра приезжает двоюродная сестра Таня Гладкова-Залманова из Питера. Не смог приехать по состоянию здоровья Володя Лопато-старший («SZ plus» № 12 за 1999 г.) и Миттельмайер Рудольф («SZ plus» № 5, 2000 г.).
Два Володи: старший, бывший командир подводной лодки на Тихоокеанском, младший - на Северном флотах. Итак, я оказалась старшая по возрасту на этом «форуме». Значит - крайняя.
После кафе гуляем по городу, наступает жара. Проходим мимо консерватории (её закончила Наташа), здания СХИ (сельхозинститут), его закончил и там же преподавал мой папа. Заходим в знаменитый парк «Липки», где нас с сестрёнкой Ритой прогуливали или родители, или вечная «мама» для всех - бездетная тётя Маруся («SZ plus» № 5, 2000 г.).
Фотографируемся у старого каштана. Саша неутомимо рассказывает о Саратове и много фотографирует. Мы на улице Московской, и что-то неуловимо знакомое влечет меня вперёд, перегоняю сопровождающих, и вот он, дом № 85, арка во двор... Оказывается, это наша улица Ленина переименована, но я этого не знала.
Вбегаю на второй этаж, налево, перевожу дыхание... вместо двух табличек «Профессор Миротворцев С. Р.» и «Инженер Гизингер В. Ф.» большая нарядная доска «Союз правых сил». Всё течет, все изменяется.
А по улице Ленина мы с папой ходили с демонстрантами в майские и октябрьские праздники («SZ plus» № 12,1999 г.).
Забыв о своих сопровождающих, свободно вхожу в наш длинный коридор. Всё отделано современно: двери справа и слева на своих местах. Бывшая кухня отделена стеной. Вхожу в гостиную Миротворцевых: вероятно, она объединена с кабинетом Сергея Романовича, где было столько полок с книгами, большой двухтумбовый стол и кресло, куда «дядя Рура» разрешал забираться «с ножками» («SZ plus» № 9,1999 г.).
А теперь здесь компьютер и прочие атрибуты политической жизни и хозяин - молодой человек удивлен «смелости» этой пожилой женщины, утверждающей, что здесь жил известный в Саратове профессор медицины и она с родителями по соседству.
«Здесь никогда никто не жил, а была контора Промторга», - жестко сказал он. «Спорим!» - запальчиво возразила я ему.
В это время он узнает среди вошедших за мной родных Елену Генриховну Елину - профессора, заместителя декана философского факультета Саратовского университета - он её бывший студент. Лена подтвердила мои слова и мягко укорила его: «Саратовцы помнят и чтят Сергея Романовича, и он действительно здесь жил».
А я продолжаю узнавать: вот здесь стояла кадушка с лимонным деревом, из этих окон мама с маленькой Ритой на руках приветствовала нас с папой в колонне демонстрантов.
Переходим на левую сторону, и я вхожу в комнату «Инженер Гизингер В. Ф.».
Опять компьютеры, красивые молодые люди. Сбивчиво объясняю, что мне ничего не нужно, только посмотреть, постоять... Но выпирающие из меня эмоции (представляю «высоту» артериального давления) заставляют сесть на предложенный стул.
Вот здесь была моя кроватка, рядом родительская кровать, папин письменный стол, диван, обеденный стол, а вот тут стояла большая корзина, куда поместили сестричку Ритулю («SZ plus» № 6, 1999 г.).
Надо ли возвращаться в прошлое? Я не знаю, но вот уже почти год прошёл и здоровье ухудшилось. Ну а как жить, похоронив прошлое?
Молодые люди приветливы, предлагают чай, приглашают прийти снова, что я и делаю через пару дней, когда Лена и Саша отпустили меня побродить одну...
Я вошла во двор. Вот здесь все узнаваемо. Только нет нашей песочницы и заделан проём в подвальное помещение. В этот проём я, четырёхлетняя девочка, когда-то оступилась и повисла. Сидевшие на скамеечке две пожилые женщины рассказали, что эту «дыру» заделали после того, как туда упал юноша и погиб. А я, значительно позже, уже в тринадцать лет в Новосибирске отделалась удачной хирургической операцией, которую мне сделал ссыльный хирург из Ленинграда. Повезло.
Обе женщины старше меня и помнили Миротворцевых. Одна - еврейка со своей непростой судьбой, другая - русская, незадолго до войны вышла замуж за немца, с которым разделила известную судьбу «выселенца» и позже с дочерью вернулась в родные пенаты. К ней подскочила девочка, её внучка по имени Эля.
«Сколько тебе лет?» - «Семь». Мне было столько же, когда пришлось пережить эту, можно сказать, трагедию души.
А вот наше окно, единственное, выходящее во двор, и мамин голос: «Люся, кушать!». Прямо наваждение какое-то. Попрощавшись с женщинами, я потихоньку побрела к Леночке и Саше.
