авторов

1427
 

событий

194041
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Lyudmila_Bayandina » Пережитое - 11

Пережитое - 11

01.07.1945
Новосибирск, Новосибирская, Россия

Л. Баяндина-Гизингер. Пережитое. Ч. 9

 

Ч.9. Мы пережили столько унижения и страха*

 

Через некоторое время после нашего обустройства в Каменушке к нам пришли пешком зимой из деревни в Кемеровской области тётя Оля с сыном Рудиком. Муж и отец Иван Романович Миттельмайер, известный в области врач-гинеколог, практиковавший в селе как многопрофильный, умер в 1940 году. Разрешение на переезд к нам Миттельмайеров, конечно, не без просьб тёти Маруси, получил у начальства папа.

 

Семья вновь увеличилась - стало два мужика. Рудику было лет 15-16. Но вскоре тётю Олю тоже увезли и Рудика забрали. Теперь у нас, как у всех деревенских, больше не было мужиков. Как тётя Маруся (у неё была одна почка) справлялась со своими малыми племянницами и бабушкой, я ума не приложу.

 

Но то ли по возрасту, то ли по состоянию здоровья тётю Олю вернули из трудармии, и стала она в нашей сводной семье главным работником, что касалось физического труда. Сил, конечно, после изнурительной, непривычной работы в колхозе у неё оставалось мало.

 

Да вот ещё беда: она привыкла делать всё тщательно, качественно и добросовестно (бухгалтер). Вот с этими «вредными» привычками она и пошла с местными колхозницами полоть лён.

Ох, и красиво смотрится поле, когда лён цветёт мелкими голубыми цветочками, особенно, если ветерок колышет.

Надо норму выполнять, а она ползает на коленках, чтобы всю траву-сорняк вырвать и сложить «путём». Где уж тут норму выполнишь, чтобы заработать хоть трудодни, да чтобы не материли. Были слёзы и отчаяние.

 

Ещё помню, как она однажды упала в огороде, когда окучивала картошку. Потом лежала на топчане, а под ноги ей подложили подушку, чтобы они были выше головы. Ноги были опухшие.

Могу себе представить, какие сны она видела, думая, как ее 15-летний сын где-то на Урале работает под конвоем. Вообще мне почему-то всегда её было жаль.

Кстати, я теперь четко вижу, что её нос с горбинкой напоминал профиль Анны Ахматовой. Тётя Оля была привлекательной, мягкой по характеру.

 

Мы все немножко боялись тётю Марусю, которая практически возглавляла нашу ссыльную семью, будучи и экономкой, и доктором, в общем, главной. А при её чрезмерной чистоплотности мы ей доставляли, мягко говоря, огорчения, а она нас «доставала».

 

Мы с сестрёнкой, став заправскими деревенскими девками, никак не хотели «тщательно» мыть руки и ноги, носились всё лето, не расставаясь с цыпками. Увещевания бабушки внять голосу тёти Маруси не давали результата: цыпки меньше саднят, когда их не трогаешь - зарастают себе и зарастают...грязью и корочками, а как мыть начнёшь, наплачешься. Взрослым этого не понять: они же не летают по росе и по г... босиком.

А вот жечь вшей меня не надо было заставлять: во-первых, донимают гады, а во-вторых, истреблять их дружно по вечерам у коптилки садятся тётушки и можно чего-нибудь услышать новенькое, одновременно наслаждаясь треском поверженных врагов, которые запрятались во всех швах одежды.

Занятие это стало привычным, прямо, как ритуал, и продолжалось до конца войны. И вся-то наша красивая деревенька страдала от этих серых и белых насекомых.

А в школе мы их долбили, не стесняясь друг друга, прямо об стол, да ещё и с прибаутками. Учительница Наталья Петровна не ругалась - видно, входила в наше положение.

 

А еще тёте Оле и нам тоже пришлось пережить шок, когда однажды, это была весна или лето, но точно не зима, я случайно увидела измождённого Рудика, идущего к дому от речки. Оказалось, что он сбежал из трудармии, не выдержав... чего? Можно себе представить.

 

На перекладных он добрался до Свердловска (ныне Екатеринбург), где нашёл нашу вторую Маргариту - тётю Риту. Она была эвакуирована из Ленинграда по Ладожскому озеру, затем в Свердловск. Муж в это время воевал на фронте. Рудик об этом знал из писем своей мамы.

Тетя Рита его отмыла, накормила. А потом, с болью и великой тревогой, отправила, теперь уже с билетом, в Сибирь, по месту поселения, не зная, какое возмездие ждёт его за содеянное, а её за сокрытие.

 

Да! В доме - нет, правильнее: в избе, так все называли - был шок! Что делать? Ведь надо возвращаться или, как минимум, сообщить начальству. Но обошлось, и вот почему. В колхозе катастрофически не хватало рабочих рук, и председатель Иван Божнев сходу взял Рудика на все виды сельхозработ, даже «не возникая» по поводу его возвращения. Кроме того, я так думаю, Иван не сдал Рудика и потому, что его, уже побывавшего на фронте и потерявшего там глаз, мучила совесть за то, что он однажды жестоко обидел тетю Марусю в моём присутствии.

 

После убытия всей нашей родни в трудармию, она осталась с детьми крайней, очень переживала, как мы справимся весной с посадкой в огороде. Жили мы тогда еще в школе, и у нас не было огорода, как у всех деревенских.

Вот она, взяв меня, пошла к председателю спросить, где нам можно сажать овощи и картошку. Он был зол, груб с ней. Я не понимала, за что и почему? Было так тоскливо, даже подташнивало. Запомнилось: «Ничего вам давать не нужно и из школы выселю». – «Куда же вы нас выселите?» - «Да вот хоть туда, где коней чесоточных моют».

Я знала эту «избушку», там были окошечки без стёкол, на плоской земляной крыше росла тоненькая березка-подросток. Я и вправду начала кумекать, как же мы разместимся в такой маленькой избушке.

А тётя Маруся: «Мы же не чесоточные лошади». – «Вы хуже!»

Помню, как тогда всё у меня поплыло перед глазами. Я совершенно не понимала, что он такое говорит. Может быть, в тот момент и зарождалось то чувство неполноценности, от которого не могу избавиться до сих пор...

 

Огород председатель нам всё же дал - какой-то неогороженный, заброшенный и непаханый участок. А вот из школы выселил, но не в чесоточную лошадиную «больницу», а в другую нежилую избу, из которой мы и уехали в 1945 году в Новосибирск. Ну, да Бог ему судья и спасибо за то, что сделал.

 

С возвращением из трудармии тёти Оли и Рудика мы стали засаживать всё большую площадь огорода. Теперь своей картошки хватало уже до апреля.

А потом тёте Марусе снова приходилось менять на еду последнее постельное белье - из него можно было пошить рубашки и зарабатывать вышиванием косынок.

В мае вылезала зелененькая крапива, начинался мой сезон. Каждый день в старых перчатках я собирала крапиву на борщ, который потом забеливался молоком. Хороша трава, полезна, да не сытна.

 

Тётю Олю, бабушку, тётю Марусю и Рудика осенью 1945-го папа, «воссоединённый» с мамой в Зоне, привёз туда же - только в отдельную комнату в барак, соседний с нашим, где я уже жила с родителями.

Вместе с бабушкой Маргаритой привезли мою повзрослевшую сестрёнку Маргариту и, конечно, Полину Ивановну, которую папа с тётей Марусей подняли с рельсов в Евсино и взяли с собой на поселение. Она была уже совсем старенькая, нуждалась в уходе. Умерла Полина Ивановна Кернер в Новосибирске, где мы её и похоронили.

 

Вначале я жила с папой, мамой и чужими пожилыми супругами в одной двенадцатиметровой комнате - единственная лампочка под потолком, плитка, туалет на улице. Спала я на верхних нарах. Все общее. Только не было войны.

Я готовилась, вернее, родители готовили меня к поступлению в пятый класс городской (!) школы.

Когда в город приехали Рита и бабушкина семья, папе дали такую же отдельную комнатку. Началась барачная жизнь, но уже без забора, проходной будки и в большом городе, ставшем нам с сестрой родным.

 

В городе был уже театр оперы и балета. Тётя Оля была бухгалтером на заводе. Помню, что она часто подолгу задерживалась на работе, говорила, что никак не успевает. Наверное, она по привычке всё делала очень тщательно, где уж тут времени рабочего хватит. Да и поселившийся страх от пережитого унижения мешал людям расправить плечи и поднять голову.

 

Рудик закончил техникум сельскохозяйственного машиностроения, со временем вырос до начальника строительного управления. После повышения он с семьей и тётей Олей переехал в Барнаул.

Там случилась ужасная трагедия: в течение двух месяцев трагически погибли два его сына - Володя, двадцати двух лет и Алик, ему было пятнадцать. Младшего брата захоронили в могилу старшего. Я и сестра были уже мамами и со своими тремя девочками приезжали на похороны. После этого страшного потрясения семья Миттельмайеров покинула Барнаул...

 

Прах тёти Оли покоится в Саранске. Рудик, этот большой трудяга, столько построивший в своей жизни и столько познавший горьких потерь, живет в Нижнем Новгороде. Давно не пишет никому. Лишь два года назад приезжал в Москву на похороны нашей старшей сестры Ирины, а потом снова замолчал. Так хотелось бы встретиться. Но телефону отвечают: «Поменялся, таких нет».

 

Людмила Баяндина-Гизингер

 

 (Газета российских немцев «Sibirische Zeitung plus», 5/2000)

 

* Название этой главе дал главный редактор газеты. У меня было другое. Это мне не нравится – Л.Б.

Опубликовано 13.03.2023 в 22:06
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: