С наступлением лета в Хатне стало чудесно. Ирисы, тюльпаны, белая акация и великолепные кусты роз так и остались у меня в памяти. (Я, тогда 3-х лет, уже все помнила очень ясно).
Обедали на открытом воздухе, устраивали чаепития в лесу, бегали на гигантских шагах -- конечно, не мы с Лелей. Нас же постоянно катали в большом ландо, а мама с молодыми Ширковыми ездила верхом, и нас с няней Верой Петровной часто сопровождала целая кавалькада. Леля пристрастился к лошадям и всегда тянулся к нежно любившему его Валерьяну Валерьяновичу, который сажал его к себе на седло. Мама с удовольствием замечала, что Леля стал любить кнутики, палочки, деревянные лошадки -- словом, что он становится мальчиком. Только говорить еще он мало говорил (2-х лет). "У него какой-то свой особенный язык, он произносит только тот слог в слове, который ему нравится. У него решительное призвание быть попом -- говорить только не умеет. Все старается подражать священнику, служит по своему молебен, кропит водой, потом как будто читает Евангелие. При этом удивительно серьезен, не любит, чтобы другие шумели, и дает свою руку целовать, как священник" {Переписка 1866 г.}.
В это время я, на полтора года старше брата, несмотря на все попытки мамы учить меня священному Писанию, так упорно путала Еву с Иисусом Христом, что уроки эти пришлось отложить.
Свободное копирование
