Москва
В первые послевоенные годы события чередовались с калейдоскопической быстротой. Как уже упоминалось, отец окончил войну в чине капитана. В войну он остался верен профессии, став корреспондентом газеты «Сталинские соколы». Редакция ее размещалась в Москве. Следовательно, жить нам предстояло в столице. Вопрос, где конкретно еще не был решен. Родители отца, мать Анна Трофимовна и отчим Борис Павлович Мансуровы помещались в крошечной комнатушке огромной коммунальной квартиры в Варсанофьевском переулке.
Комнатушка в десять квадратных метров, ранее предназначалась для прислуги. Дверь ее выходила не в коридор, а прямо в коммунальную кухню, где ревели примусы и стоял вечный гвалт. Сама комната была под завязку заставлена старинной мебелью. В таких условиях отец жить не пожелал. Поселились мы в роскошном номере гостиницы Москва. Точнее, сначала там поселилась мама. Я еще какое то время жил с теткой в Ленинграде и меня периодически, как посылку передавали в Москву. Покупали билет, договаривались с проводником о присмотре мальца. Поезд всегда был «Красная стрела», проводники не обижали и сдавали меня утром родителям в целости и сохранности. Так я с шести лет привык путешествовать самостоятельно и научился ценить комфорт купейных вагонов.
Контраст между не ремонтировавшейся с довоенного времени комнаты на Литейном и ухоженным номером гостиницы был разительный. Но меня резкое улучшение жилищных условий не радовало. Целыми днями родители где то пропадали. Я оставался один и не знал куда себя деть. Слонялся по номеру, разглядывая незнакомые вещи. В один из таких дней, изучая незнакомую мне по форме розетку, сунул туда пальцы. Очнулся на полу и долго соображал, что это меня так долбануло. Спас, видимо, толстый ковер и тогдашний стандарт напряжения – 127 вольт. Однако их вполне хватило для мгновенной и стойкой антипатии к электричеству. Из развлечений могу припомнить редкие походы к московским бабушке и дедушке. Из-за тесноты там все время приходилось сидеть на коленях. Общался только со взрослыми, поскольку других детей не было. Но зато бабушка умела готовить потрясающе вкусную гречневую кашу. Ничего подобного я ни до, ни после не ел.
Еще запомнился парад на Красной Площади, который я смотрел с трибун возле Мавзолея. Отец где-то раздобыл билеты и я воочию видел все наше политбюро во главе со Сталиным. Отец всех народов меня не сильно завлекал, куда интереснее казалось действо на площади. К середине демонстрации счастливых трудящихся я вообще скис и меня отвели в опостылевший гостиничный номер. Благо гостиница бала рядом.
Между тем, послевоенные дела отца складывались не столь блестяще, как на фронте. С редакционным начальством он разругался вдрызг. Подробностей я не знаю, но из газеты ему пришлось уйти и из армии тоже. Денег не стало и вскоре нас поперли из гостиницы. Некоторое время мы ютились у стариков в упомянутой жуткой тесноте. Отец начал пить. Мама решила вернуться в Ленинград, но предварительно отправила меня в Симферополь. К тому времени было известно, что старики живы. Сама она появляться в Симферополе не решалась. В качестве посланца доброй воли и живого свидетеля нашей заграничной эпопеи отправили меня. Причем не одного, а в сопровождении московской бабушки. Отец в очередной раз отличился. Где-то достал деньги и купил нам билеты не на поезд, а на самолет. Это можно приравнять к сегодняшнему полету на ракете. Абсолютное большинство граждан тогда о существовании Аэрофлота даже не подозревали.
Летели мы на американском Дугласе. Он чем то похож на наш Ли-2. Только плоскости у него были рифленые, как шифер. Тащился это Дуглас от Москвы до Симферополя с тремя или четырьмя промежуточными посадками. Пассажиры за время остановок с трудом приходили в себя от немыслимой болтанки. Гуляли по полю, собирая цветочки. Аэропортов в сегодняшнем понимании еще и в помине не было.
Смутно помню встречу со стариками из-за обилия пролитых слез, на это раз радостных. Меня все время расспрашивали. Рассказ часто прерывался слезами. Приходилось повторять его несколько раз. Стариков интересовало все. Но что мог рассказать шестилетний ребенок? Через месяц – полтора мы с героической бабушкой Анной Трофимовной вернулись в Москву. На этот раз поездом. А еще через пару недель мама увезла меня в Ленинград.
