Мы были... История семьи Юровских
МЫ БЫЛИ…
И что останется? Лишь прах.
И пыль
На тропках и дорогах.
Зарницы в призрачных мирах.
Погосты на семи ветрах.
Полынь, вкруг скифских баб,
Ковыль…
Ушедших в вечность позабыли…
Да нет! Мы были,
были,
были!
И это быль.
Генеалогические древа растут по-разному. Одни только вверх, другие вширь, третьи бурно ветвятся. Некоторые засыхают на корню, едва успев пустить несколько хилых веточек. С приходом к власти большевиков ухаживать за генеалогическими деревьями стало некому. Департамент герольдии упразднили. Престижным стало пролетарское и люмпен - пролетарское происхождение. А какая генеалогия у люмпена? И на кой она ему вообще сдалась? Никто о своих предках, дальше второго колена не знал, и знать ничего не хотел. Через семьдесят с лишним лет спохватились. Дескать, кто я? Откуда взялся? Стали усиленно ковыряться в архивах, расспрашивать родственников, закрашивать белые пятна фантастическими цветами. Все это делается дилетантски. Без всяких понятий о строгих законах геральдики. Деревца получаются хилыми, однобокими, разобраться с которыми может лишь автор. Я же решил, что самое простое вспомнить тех, кого знал. Вспомнить, что они говорили. И представить это так, как это виделось через призму моих детских впечатлений.
Моя ветвь на генеалогическом древе явно засыхает. И то, что я расскажу, будет интересно только одному человеку – моей дочери Алисе. Ей и посвящается эта повесть, которую я назвал старинным латинским изречением Fuimus – мы были. Точнее, наверное, не скажешь.
По материнской линии у меня родословная совершенно четкая. Предок был запорожским казаком по прозвищу Секач, с ударением на последнем слоге. Фамилий у запорожцев, как правило, не было. Вполне хватало клички. При переписи прозвища превратились в фамилии, иногда достаточно курьезные. Например - Безбородько, предку которого в бою отрубили подбородок. Светлейший князь Потемкин Таврический подолгу жил в Сечи, где получил прозвище Грицько Нечеса, за невообразимую лень и нежелание пользоваться гребешком. Понятно, кто такие были Перебейнос, Голопупенко, Бульба, Щербатый и прочие. Клички очень точно отражали внешние признаки человека или его характер. Секач, то-бишь вепрь, животное свирепое и храброе. Даже смертельно раненный дикий кабан отчаянно атакует и сражается до последнего вздоха. Эти его качества были хорошо известны не только запорожцам. Не зря на многих геральдических щитах присутствует кабанья голова, а клыки использовались как амулеты. Ударная часть тяжелой рыцарской кавалерии строилась в виде клина (свиньи). Тот же прием тактического построения использовался и много позже в танковых соединениях вермахта. Исходя из прозвища, предок мой обладал крутым нравом, редким упрямством, был свиреп, бесстрашен в бою и, скорее всего, малоприятен в быту.
После разгона Запорожской Сечи императрицей Екатериной Второй, если не ошибаюсь в 1775 году, казачество разделилось. Часть её не смирилась, ушла за Дунай и стала служить Турецкому султану. Часть подалась на юг в сторону Кубани и Терека, а часть осталась, приняв Российское подданство. Пращур остался. Согласно своему воинскому статусу получил приличный надел земли в Черниговской губернии и осел там. Мог бы жить безбедно, на манер помещика, сдавая ее в аренду или сам заниматься хлебопашеством. Но, мирная сельская жизнь, эдакая идиллия, отчаянному рубаке с буйным нравом показалась слишком скучной. По преданию, предок от скуки быстро спился, спустив все имущество и в том числе землю. Оставил он детям в наследства только две вещи, пропить которые было никак невозможно: фамилию Секач и сословную принадлежность – казак. В графе сословие известных мне документов так и пишется из казаков. Итак, этот род начался никак не позже 1750 года, или около этого, и наша ветвь существует более 250 лет.
После смерти зачинателя рода семейство бедствовало, перебиваясь разными заработками, пока не нашло более менее постоянный приработок – научилось класть замечательные печки, без которых, как известно, ни одна хата обойтись не может. Вот и дед мой, Михаил Пантелеймонович, когда приходило время перекладывать или строить новую печку делал это с таким мастерством и сноровкой, что любо дорого было посмотреть. Соседи это знали. Потому, во всем околотке печки строил исключительно дед – русские, грубы, голландки и прочие, любого размера и фасона.
