Пробыв в Казани 34 дня, я вернулась в Шигаево. Врачи не рекомендовали продолжение педагогической деятельности. Из интерната меня очень неохотно отпустили, но сына не отдали.
- Сначала сама устройся. Но если тебе будет плохо, всегда тебя примем, ты – наша. С этим напутствием я уехала.
Когда я впервые увидела Сперанского Петра Тихоновича, я подумала:
— Господи, лицо настоящего художника, творца. У него было удивительное лицо. Я его лепила и писала по памяти. Умер он в 1964 г., а я рисовала в 1996 году. И все этот портрет отмечают.
— Приезжала сюда княгиня Лебанова-Ростовская. Она эмигрировала во Францию. Там они открыли галерею, и галерея эта славилась. В момент нашей встречи они жили в Германии. Знакомились с художниками. Ильдар Галимов привел их к нам в дом посмотреть работы Сперанского (Сперанских). Она долго рассматривал портрет (мой Сперанского).
— Я очень давно не видела хороших портретов.
В той же комнате висел мой портрет. Она и его посмотрела. И тут в комнату захожу я.
— И на самом деле раскосые глаза.
Ей понравились оба мои портрета. Но я ведь театральный художник, а не портретист.
А я портретист по своему призванию.
Мне дали комнату в общежитии оперного театра на улице Чехова.
Мне устроили экзамен, дали задание – разрисовать ткань. Я ее выполнила, выполнила и следующие задания. Сперанский сказал:
— Я предлагаю вам остаться в театре художником по ткани. Тебе это будет не тяжело. Вы привыкнете, посмотрите.
Я вошла в коллектив. И понемногу стала делать эскизы. Сперанский терпеть не мог делать эскизы костюмов.
— У вас хорошо получается. Вы даете образ уже. Актеру легко работать.
Это умение осталось у меня навсегда. Мне необходимо представлять в каком-то очень сжатом образе, в характерном движении, соответствующей этой роли. В этом я находила удовольствие.
Костюмы в «Аиде» прошли очень хорошо (1948) и получили хорошую критику.
Сперанский великолепный пейзажист, архитектор, но людей рисовать не любил. Я ему оказалась очень нужной. Он делал декорации, а я делала костюмы.
«Аида» - очень трудоемкая работа, но она получилась, я ее люблю. Несмотря на то, что я нигде не училась, эскизы были сделаны очень грамотно.
До театра я недолго поработала в химико-технологическом институте. Я встретила знакомого моего мужа Миши. В Казань перевели кафедру из Института пластмасс и синтетических смол. У них работать было нельзя, но они меня устроили на работу, не по специальности, в цех, где делали маленькую детальку, потом я узнала, что это подвижный боек. Я разрывалась. Ребенок дома (не могла устроить в детский сад), я работала (вымыл пол маленькой тряпочкой, разлил воду из под красок).
Поначалу я разрисовывала ткани – большие плоскости, и костюмы разрисовывала. Мне было очень тяжело. Приехала моя ленинградская подруга из интерната Надежда Емельяновна и забрала Вадима обратно в интернат. До конца войны он находился там.
Нас было три женщины (художников).
