Многих смущают своей прозаичностью и кажутся неуместными денежные сборы в церкви.
Горе нам, если мы это рассматриваем житейски, буднично. Вообще говоря, для христианина нет тем будничных, скучных, не религиозных. Только "по-христиански". И тогда всякая тема становится глубокой и многозначительной. Дело не в теме, а в отношении к ней. Разве не бывает, что тема высокая, святая трактуется кощунственно или лицемерно.
Апостол Павел, производя свои сборы на церковь, перевозя пожертвования, пишет об этом, не сомневаясь, что делает дело святое: дающие умножают в своем сердце плоды духа, принимающие побуждаются этим к прославлению Бога и благодарности тем, кто проповедует Евангелие не только языком, но и исполняет его своим сердцем. Если мы одно тело при одной Главе -- Христе, то как можем мы терпеть в своей среде бедных, голодных братьев? Принимайте церковные сборы как испытание вашей веры, вашей любви, вашего патриотизма. Такие сборы являются проверкой не столько ваших денежных возможностей, сколько богатства вашего сердца. Смотрите внимательно, какими чувствами встречает оно призывы о помощи. -- Тысячами рук больных и сирот сам Христос стучится в ваше сердце, и вы откроете двери и впустите Его; а что это Он, вы узнаете по тому чувству радости, которое знает всякое милующее сердце. Бог может и сам, "чудом", помочь, но это чудо совершится через людей; блаженны те, кто явятся "служителями чуда".
Почему надо "подавать" всякому нищему, не входя в рассмотрение его достоинств, и даже, если знаешь, что он недостойный человек: кроме того, что дающий обогащает себя духовно, а запирающий свое сердце и кошелек -- грабит самого себя, -- кроме этого, отказывая в милостыне, особенно у самых врат церковных, мы наносим тяжкий вред просящему, поселяем в нем злобу, убиваем веру, возбуждаем ненависть к богатым, сытым, религиозным.
Есть люди, которые, как будто не веря в Бога. "живут морально, делая добро". Большею частью это ложная мораль и фальшивое добро, изнутри отравленное скрытым тщеславием и гордостью. Если же это -- чистое Добро, то эти люди, сами того не зная или не умея назвать Бога, "прикасаются к Его ризе".
Если понять слова Апостола о признаках веры (Мк. 16) в том смысле, что каждый верующий обладает всеми этими признаками, то можно придти в полное уныние: ясно тогда, что веры в нас нет. Может быть, утешением будет объяснение Ап. Павла о различных дарах Духа Святого (1-ое Кор. 12): "Одному дается слово мудрости, другому слово знания, иному дары исцеления... "
Святость и познание даются соборностью. Неведение и грех -- удел отдельных особей. Лишь в церковном единении -- преодоление того и другого. Человек находит в Церкви самого себя, но не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего единения с братьями и Спасителем. Церковь есть живой организм, объединенный взаимной любовью, составляющий абсолютное единство во Христе живых и мертвых.
У меня недоверие к основному методу всякого богословствования (хоть это и метод свв. отцов); все симметрические построения, гипотезы и т. п. делаются с явными натяжками. Я бы прямо сказал: если нашему грешному уму какая-либо богословская истина кажется логичной, симметричной и т. п. , значит, она не истина: и я предпочитаю оставаться при евангельских абсурдах, чем с философскими композициями, которые тем подозрительнее, чем они красивее. Твердые и отчетливые линии имеют только мертвые тела и умершие мысли, живые окружены зыбкой и переменчивой аурой дыхания и излучения. Всякое определение, фиксация в наших человеческих планах -- ограничивает, замораживает это дыхание жизни и всегда неполно, случайно и потому неверно.
Иудеи не поверили, несмотря на то, что имели свидетельства самого Христа, Предтечи, самих дел Христовых, свидетельство св. Писания, -- наконец, голос с неба -- свидетельство Отца. Не поверили, потому что "не имели любви к Богу". Вот секрет всякого неверия: если нет любви к Богу, то ни прямой голос с неба ("галлюцинация"), ни внутреннее озарение ("психоз, мания"). ни свидетельства самые достоверные ничего не сделают. И обратно, если есть любовь к Богу, если знаешь, что в Нем твоя истинная жизнь, то не нужны никакие доказательства, т. к. сама эта любовь есть д о к а з а т е л ь с т в о. Если против этого будет вся философия, законы логики и самоочевидность, -- я все же предпочту остаться с моей любовью, против логики, против очевидности. Вера не есть очевидность, она есть выбор: вот перед тобой жизнь и смерть, проклятие или благословение, -- "избери жизнь, чтобы жил ты и потомство твое".
От радостных картин евангельской веры, обращаясь к себе, мы испытываем смущение. Мы не только не двигаем горами, но мы не имеем и того спокойствия, устойчивости, радости, которые дает вера; уныние, страх, смятение сердца -- наши обычные состояния. И в отчаянии мы часто просим дать хоть какие-нибудь доказательства, ничтожный знак присутствия Божия около нас, -- хоть намек на благое Его промышление о нас. Но ожидание доказательств бытия Божия есть отказ от подвига веры.
